Зверь, попавший в капкан, порой отгрызает себе лапу, чтобы спастись. А человек может пожертвовать и большим.
Он ещё раз проверил только что законченное замысловатое начертание на полу, пробежал глазами оставленную для себя краткую памятку. Замер, набираясь решимости. Не раскисать, смотреть на вещи позитивнее! Он жив и это главное. Снова жив! И его первая задача – остаться живым. Пока он дышит, можно надеяться на лучшее. Можно надеяться на месть – и старым ублюдкам, и той, которая сейчас пытается его использовать. Новая смерть покончит со всеми надеждами.
Он глубоко вздохнул – и пристально поглядел в самый центр начертания.
В тот момент, когда его глаза расширились до невозможности и опустели, рука с зажатым в ней грифелем задвигалась вновь, но он этого уже не почувствовал.
*****
Он стоял на четвереньках. Его мутило. В затылке пульсировала почти невыносимая боль, не оставлявшая места для мыслей. Когда же боль чуть улеглась и голова стала кружиться чуть медленнее, он увидел надпись на деревянном полу.
«Если хочешь жить, тщательно сотри всё с пола. То, что выше этой надписи, стирай не глядя. Не выходи из комнаты, пока за тобой не придут. Не верь никому».
Он рефлекторно попытался глянуть, что там выше этой надписи. А там была какая-то неописуемая паутина из замысловатых геометрических фигур. Едва взгляд скользнул по ней, как голова закружилась и заболела пуще прежнего. Он поспешно отвёл глаза. И увидел под первой надписью вторую. Буквы были начертаны тем же почерком, но не так ровно – словно их оставила дрожащая рука:
«Когда снизойдёт последний архидемон, спадут оковы со стража Небес Спокойствия.
Луна явит свой приговор: час ужаса, вечное молчание.
Осталось три…»
В других обстоятельствах, он бы испугался. Но сейчас… Куда уж там бояться опасности в неопределённом будущем, когда в настоящем голова просто раскалывается! И есть вопросы куда насущнее.
Как его зовут? Кто он? Где он?
Без ответов. В голове пусто – шаром покати.
Он поглядел на свои руки – то, что первым бросилось в глаза. Руки как руки, молодые и крепкие, с аккуратными ногтями. Попытался ощупать лицо – и тут голову словно пронзила раскалённая игла, а пол вдруг ринулся ему навстречу. Рвотный рефлекс согнул тело пополам, но желудок был пуст, выдавить из себя удалось лишь немного воды.
Некоторое время он лежал, не двигаясь. Идея правильная – ему быстро полегчало. Не вставая, он оглядел комнату. Обстановка казалась строгой и какой-то… примитивной что ли? Или старинной? Деревянный пол, гладкие выбеленные стены. Круглое окно с прозрачной занавесью – слишком большое для тюрьмы. За окном – ранние сумерки. Из мебели – только массивная деревянная тумбочка с парой ящиков, один сейчас выдвинут, да кровать позади. Его ступня касалась одной из толстых деревянных ножек.
По крайней мере, он помнил, что такое «кровать». Или «тюрьма». Теперь бы понять, почему комната вызывает ощущение неправильности. Да и его собственное тело тоже.
Кто-то когда-то вроде бы говорил ему, что залог выживания в критической ситуации – мыслить ясно и концентрироваться на первостепенном, на конкретных и выполнимых действиях. Позволишь мыслям разбегаться – запутаешься, запугаешь сам себя и сдохнешь.
Первостепенным сейчас было оставленное ему предупреждение. А конкретным и выполнимым действием – последовать предупреждению и стереть всё, что написано и начерчено на полу.
Он сел, медленно и осторожно. Голова уже почти не кружилась. А ведь прошло всего несколько минут. Быстрое восстановление организма? Не время пока об этом думать.
Надписи и рисунки на полу были сделаны чёрным грифелем, который валялся рядом. Поперёк тумбочки брошено расшитое полотенце. Начисто оттереть графит от досок куском сухой ткани – не так просто. Но не было бы счастья, да несчастье помогло – лужица его собственной рвоты. Вот заодно и объяснение, почему полотенце изгажено.
