Дюжие санитары тащили меня под руки по коридору психиатрической больницы, который освещали тусклые лампы, а я орал что есть мочи:
– Да я клянусь вам! Видел самого настоящего сатира! У него были козлиные рога и копыта! Правда, и крылья были.
– Я вам верю. Успокойтесь. Полежите у нас до утра, а там поговорим, – с доброй улыбкой сказал седовласый врач в белом халате.
Он следовал за нами, заложив руки за спину, из-за чего напоминал мне гигантскую белоснежную птицу в очках с металлической оправой и толстыми линзами.
– Вы мне не верите! Я же вижу! – продолжал орать я, едва не выворачивая шею, дабы глядеть на врача.
– А с кем ты разговариваешь? – вдруг произнёс тот санитар, что держал меня под правую руку.
– С доктором вашим очкастым, – немного смешавшись, проронил я, качнув головой в сторону замершего старика.
– Да? И как он выглядит? В очках, говоришь? – насторожённо протянул второй санитар, ловко открывая дверь пустой палаты с единственной кроватью и вталкивая меня внутрь.
– Вы разве не видите его? – опешил я, раззявив рот и потрясённо уставившись на всю троицу, которая, в теории, может быть двоицей.
Но тут всё трио синхронно рассмеялось, а ближайший санитар захлопнул дверь и запер её на ключ.
Я же заорал, принявшись стучать кулаком по толстой двери, покрытой белой потрескавшейся краской:
– Да вас за такие шуточки самих надо в палату поместить! Вот правильно вам зарплату не повышают!
Они никак не отреагировали на мои выкрики, а, не переставая громко хохотать, отдалились от моей палаты и вскоре их шаги и смех стихли.
Я остался в одиночестве. Недружелюбно оглядел свои крохотные «апартаменты», которые могли похвастаться единственным окном, забранным ржавой решёткой, а потом сел на скрипнувшую панцирную кровать и принялся горячо шептать, глядя на свои пальцы, на которые падал косой лунный свет, льющийся сквозь мутное стекло:
– Но я ведь действительно видел его. Вот как сейчас собственные пальцы. Это рогатая скотина и правда возникла прямо около стола, когда я играл в компьютерном клубе… Ну, естественно, что я заорал от испуга. А кто бы ни заорал? Хотя, конечно, надо было сдержаться, тогда бы Лёха не вызвал полицию, МЧС, пожарных и скорую помощь. Он вообще пугливый. А может, меня реально перемкнуло? Я ведь уже две недели лакаю спиртное, аки верблюд на водопое. Даже вон сердце что-то покалывать начало, отдавая в челюсть.
Я потрогал сквозь рубашку левую сторону груди и поморщился, а потом продолжил размышлять – только теперь мысленно. Хорошо хоть я сегодня не пил, а то бы ко мне отношение было бы ещё хуже. А так, надеюсь, меня утром отпустят. И ещё бы родакам не позвонили, а то они и так с трудом отпустили меня учиться в столицу. Если бы не дед, который сказал, что я сопьюсь в провинции, то меня бы точно не выпустили из отчего дома. Но, правда, дед ошибся – я и в столице приналёг не только на учёбу, но и на бары и клубы. Ну, такие уж у меня были гены. Дед вон сам несколько раз видел «белочку». А я шагнул ещё дальше и увидел «сатира». Вот что значит – прогрессивная молодёжь.
Мои губы сами собой расплылись в кривой ухмылке, коротая, впрочем, резко увяла. Ведь в этот миг до моих ушей стали доноситься приглушенные слова, которые звучали из темного угла палаты и всё больше набирали обороты.
И вскоре я с изумлением услышал:
–… Белые обои, чёрная посуда. Нас в психушке двое. Кто мы и откуда?
– Всё, по адресу приехал, – просипел я, обхватив голову руками и слыша писклявый голос оттуда, где никого не было.
А голос не унимался – прекратил петь и вкрадчиво произнёс:
– Вообще, это было предложение познакомиться. Я вот – Димон.
– Тот самый? – проблеял я, начиная видеть в темноте какие-то человекоподобные очертания.
