Придя домой обедать, Венька, как всегда, бдительно пересчитал мух на липкой ленте. Вчера было семь, сегодня двенадцать: плюс пять! Облепленная чёрными пятнышками лента покачивалась посреди потолка.
У вас может сложиться превратное мнение о Веньке: мол, лодырь, мух считает. А вы поживите в деревне, окружённой фермами: Венька возит туда зелёнку и сено на тракторе беларусь. Как приходит бабье лето – особенно такое тёплое, щедрое к их «стране Мурлындии», как нынче – нету спасу от осенних злых жирных двукрылых. Никакие москитные сетки и пластины не помогают.
Обед готовила бабка, всегда один и тот же: зелёные щи и запечённую золотистыми кружочками, залитую яйцом картошку. Если было мясо – с мясом. Бабка на такой простой сытной еде дожила до восьмого десятка, пилила Веньку за холостое положение, управлялась по хозяйству. Про таких говорят: «Ничё, шустрая, бегает ещё». Недавно врачи поставили ей возрастные отклонения, но отклонения были какие-то необычные, весёлые.
Любое услышанное слово немедленно трансформировалось в её голове в песню, чаще всего в нескромную частушку. Услышит рекламу – дребезжащим голоском закричит:
Моя милка как-то сдуру
Накупила мыла «Дуру»,
Буду в баню с ей ходить,
Буду «Дурой» дуру мыть!.
Передавали прогноз погоды – шпарила про погоду, которая важней всего в доме. Шла передача, как подрастающее поколение учить Родину любить и звучала знакомая фамилия – маршировала по избе:
– Арьтилиристы, Сталин дал указ! Арьтилиристы, зовёт Отчизна нас!
Венька выключал телевизор, который опасно влиял на бабку: как можно учить патриотизму?! Извращение какое-то. Это то же самое, что его, Веньку, заставлять любить единственного родного на земле человека – бабку, люльку, в которой его качали, баньку, в которой с детства мылся, кривую берёзу у баньки.
«Повезло вам с бабушкой, – говорил врач. – Какая она у вас… оптимистичная».
Внука младенцем подбросили ей при разводе родители-кукушки. Несколько раз навещали – уже с новыми дражайшими половинами. Маленький Венька прятался от них в чулане, а бабка находила и вытаскивала на белый свет, подталкивала костяшками в спину:
– Поздоровайся, Венюша, родные ведь матерь с отцом. Ласковое телятко двух маток сосёт.
Она его звала «бычок» за упрямство, воспитанием не допекала: в деревне не до того. Когда Венька падал и ушибался, или большие ребята обижали и он басом ревел, размазывая грязь по щекам – смеялась:
– Ничё, парень, реви шибче – пописяешь меньше и грудка шире будет.
***
…Сжатые золотые поля. Небо: будто разлили густую синьку, в которой бабка полощет кроватный подзор. Рассеялась дымка, висевшая всё лето над деревней, и если встать на холме – видно кольцо речки, по которой тянутся границы района. Венька в перекур рассказывал: мол, воздух в сентябре хрустально-прозрачен оттого, что улеглась цветочная пыльца. Его подняли на смех:
– Пустобрёх, пыльцу выдумал.
Он завёлся с полоборота:
– А зачем, зачем такая ясность на десятки километров вокруг?
– Зачем. Гхм. Осень, положено. Весной зелено, зимой бело, летом воздух тяжёлый, парной от земли… А осенью, значит, природа чистится.
– Так и я о том: от пыльцы чистится, ясно?
– Пасмурно. А Венина-то пыльца не стоит выкушанного яйца!
Рифмоплёты выискались. Пушкины. Веньку мужицкая едкая вредность приводила в бешенство и бессильное изумление – ну братцы, невозможно же пробить эту корку. Задубевшую кору головного мозга. Лицо у него багровело так, что пальцем надави – брызнет кровь. Веснушки, наоборот, бледнели – будто лицо пшёнкой обсыпали.
Что за народ – начисто лишён логики и понимания причинно-следственных связей. И желания высунуть нос за собственный забор. Недавно был уволен председатель – честный мужик, не лизун – за то и пострадал. А колхозники хоть бы хны: мы люди маленькие, аналогично зарплате. Ничё-о, не под дождём – посидим и подождём: что из всего этого выйдет? Как говорится, запасёмся попкорном. Досиделись. Дождались…
