Две вороны клевали во дворе голубя. Видно, тот был болен, потому что не улетел, а заметался, тяжело ковыляя и переваливаясь с боку на бок. Потом попытался укрыться в узком проёме между мусорными баками, но не поместился туда полностью – лишь воткнул голову и теперь, бессильно распластав крылья, слабо трепыхался под ударами безжалостных клювов, рвавшими его, ещё живого, на части. Вороны дёргали головами, отпихивали друг друга и подскакивали на месте в нетерпении ухватить кусок тёплой голубиной плоти.
Городских голубей Алик не любил, считал их распространителями заразы, способными только выпрашивать подачки и гадить на головы прохожим. Их бесчисленное множество слеталось к горам раскрошенного хлеба, которые пожилая сердобольная санитарка каждый день вываливала около баков госпитальной мусорки. Но стоило появиться воронам – и прочие птицы уступали место хищницам. Даже когда тех потянуло на свежатинку, ни один голубь не бросился на защиту. Жалкие никчёмные трусы. Разбойниц-то всего две, а голубей – не сосчитать. Но ворону попробуй задень – мигом ответку схлопочешь! В горах Алик однажды видел, как сокол сбил одну в полёте, и вдруг со всех сторон на её крик налетели серобокие подруги и давай прямо в небе охотника клевать. Пришлось побитому охотнику бросить добычу и бесславно ретироваться, пока цел. Вот это – настоящее братство.
Голубя жалко не было. Слабакам – туда и дорога. Если не умеешь противостоять трудностям и сопротивляться, жизнь непременно загонит тебя на помойку, где и сдохнешь, забившись в щель.
Какая-то девочка лет десяти подбежала, замахала руками, отгоняя ворон. Те не улетели, но порскнули в разные стороны. Раненая птица, волоча крылья, доковыляла до прислонённой к бакам коробки, укрылась под ней. Но молодая женщина – наверное, мама – тут же, увела спасительницу за руку. И вороны с двух сторон подступили к картонке – добить жертву.
Досматривать трагедию Алин не стал. Ясно, чем всё закончится.
Он взял с подоконника выписку из заключения медкомиссии, вышел из госпиталя и пошёл вдоль по улице, куда глаза глядят. Домой не хотелось.
Так потеряно он не чувствовал себя, даже когда узнал о комиссовании. Тогда ещё была надежда, теперь – нет.
За последние семь лет по госпиталям поваляться пришлось не раз. Даже год назад, когда пришёл в себя в госпитале и узнал, что после тяжёлого ранения придётся восстанавливаться долго, не сильно огорчился – ведь не инвалид. Вроде сначала собирались дать третью степень, но к выписке оказалось, что пациент выздоравливает на удивление быстро. Алик страшно этому радовался, усердно тренировался в зале ЛФК и очень рассчитывал в заключении врачей прочитать «годен». Но перед заветным словом стояла частичка «не». Дополнение «временно» обнадёживало, но какой период подразумевается, сказать никто не мог. Прогнозов врачи не давали. Согревали душу и давали надежду слова командира, навестившего его несколько раз во время лечения, о том, что Алика на службе ждут, чтобы там врачи не говорили. Но вот прошёл год, а о возвращении в армию и речи быть не могло.
Через первые шесть месяцев он лёг в госпиталь на переосвидетельствование, вердикт тот же. «Ничего, поторопился», – решил Алик и отложил возвращение в армию ещё на полгода. Но и на второй комиссии опять: «Вам, голубчик, пока на службу рано».
Почему рано-то? Руки-ноги целы, на татами любого уделает – только в путь, стреляет десять из десяти. Кадровый офицер, одиннадцать календарей выслуги, боевой опыт. Чего ещё надо? Это всё, наверно, психолог со своими тестами: «Чем лес отличается от парка?» Думаете, количеством деревьев? Фиг вам! Наличием скамеек. Алик тогда посчитал, что это ответ дебила, и выбрал вариант про деревья, а оказалось, что правильный – про скамейки. Так у кого с мозгами не в порядке? Листочков с тестами было много. На последних он уже бездумно расставлял галочки, скользя глазами по вопросам. Должно быть, дело именно в этом – надо было читать. В итоге мозгоправ дал от ворот поворот. «Осваивайтесь, – говорит, – в нормальной жизни».
