Что-то потревожило Джаана. Спросонья он не сразу понял, что кто-то приблизился к ограждению. Джаан насторожился, приготовился к нападению. Нет. Прошли мимо. Опять никого живого поблизости. Он закрыл глаза и снова погрузился в сон.
Джаан исполнял приказ: «Спрячься. Никого не пускай. Жди». Уходя, Хозяин активировал защитную сеть и замкнул её на Джаана, чтобы он питал систему защиты и маскировки. Хозяин считал такой способ наиболее надёжным в своё отсутствие, а когда находился в доме, переключал защиту на себя.
После ухода господина удел одинокого сторожа – тоска и голод. Много, очень много раз времена года сменили друг друга с того дня, сколько – Джаан не считал. Если бы можно было забраться в лампу, не было бы нужды просыпаться, мучиться от голода и тратить силы на маскировку. Но Хозяин посчитал иначе: именно Джаану доверил он дом, и потому, уходя, запер дверь кабинета, за которой осталось убежище Джаана. Пришлось верному слуге устроиться около двери хозяйского кабинета. Маскировка, щит и сторожевая сеть постепенно вытягивали силы, и тогда приходил голод.
Добыть еды охотой было бы нетрудно, не будь Джаан прикован к защите. Энергетических цепей хватало ровно на территорию хозяйского подворья. Приходилось довольствоваться тем, что приближалось к дому. Но постепенно добычи становилось всё меньше, а с течением времени она почти пропала. Джаан чувствовал, что сила, а вместе с ней и жизнь, как вода в часах, вскоре совсем утечёт. И тогда, наконец, он освободится. Смерть не пугала. Джаан знал, что умерев здесь, он возродится в другом, может быть даже в родном мире. Если Хозяин не вернётся, Джаан покинет пределы чуждого ему мира, ибо под любыми небесами нет ничего вечного.
На окраине маленького крымского городка стоял старый полуразвалившийся двухэтажный каменный дом с небольшой башенкой на плоской крыше. Когда-то она составляла дополнительный этаж. Перед входной дверью раскинулась терраса, с деревянными резными колоннами.
Стены дома были сложены из неотёсанного известняка. Белая глина, которой они были обмазаны, давно искрошилась, и стены потемнели.
Башенка на крыше и вовсе развалилась: вместо неё торчали, как обломки зубов, острые камни.
Только рубиново-красная черепица по-прежнему нарядно алела на солнце в тех местах, где ещё сохранилась. Но эти яркие пятна только подчёркивали общую унылость и обветшалость.
Окна закрыты покорёженными ставнями, пол террасы рассохся, и между широких досок чернеют огромные щели. По резным колоннам расползлись уродливые язвы чёрных пятен.
В общем, дом походил на убогого, согбенного, ослепшего, искалеченного старца. Входная дверь и ставни вросли в проёмы.
Остатки каменной ограды окружали большой двор и запущенный, засохший без полива сад. Сорная пожелтевшая трава высоким ковром покрывала землю.
Зеленели только большое ореховое дерево посреди запущенного сада, да листья дикого винограда, что опутал плетьми обломки ограждения.
Стоял дом вдалеке от города на краю обрыва, под которым перекатывались и бурлили морские волны.
Чего только не рассказывали жители города друг другу о доме: и злой дух-то там живёт, и люди-то около него мрут, просто как мухи, а если кто-то вдруг перелезал-таки через ограду – пропал человек. Больше его никто и никогда не видел. Кто-то когда-то якобы видел привидений.
Некоторые не верили во всякую чертовщину и утверждали, что дом – груда камней и только.
Единственное, что в этих россказнях было правдой – отсутствие в доме жизни. Да и кто бы стал жить в развалинах? Здесь не бегали бродячие собаки, не водились кошки, не рыли норок мыши. Да что мыши! Насекомых: всяких там жучков-паучков или комаров – и тех не было.