Всё было так, как ему и положено быть. По правде сказать, по-другому это и не могло случиться. Ибо.
– У меня в кармане лежит один манускрипт, – сказал доктор Мортимер как ни в чем не бывало.
– Я заметил это, как только вы вошли, – сказал Холмс, тоже вполне ожидаемо.
– Манускрипт очень древний.
– Начало восемнадцатого века, если только не подделка. Я датирую ваш манускрипт тысяча семьсот тридцатым годом.
– Точная дата тысяча семьсот сорок второй. – Доктор Мортимер вынул рукопись из кармана сюртука. – Эта фамильная реликвия была отдана мне на сохранение лордом Робертом Дадли, внезапная и трагическая смерть которого так взволновала весь Гринвич три месяца назад. Я считал себя не только врачом лорда Дадли, но и его личным другом. Это был человек властный, умный, весьма практичный и отнюдь не фантазер. Несмотря на это, он относился к рукописи со всей серьезностью.
Холмс протянул руку, взял манускрипт и расправил его. Вверху страницы было написано: «Элтем», а ниже стояли цифры: «1742».
– Это запись одного предания, которое живет в роду Дадли, – сказал доктор Мортимер, забирая письмо. – С вашего позволения, я прочту ее вам. Без этого непонятна будет суть дела.
Обреченно откинувшись на спинку кресла, Холмс зевнул, сомкнул концы пальцев и с видом покорности судьбе закрыл глаза. Доктор Мортимер начал читать:
– «Много есть свидетельств о чудовищном и зловещем Вие, живущем в землях восточных варваров или как их до сих пор называют – Тартария. Но я положил себе записать сию историю, в подлинности коей не может быть никаких сомнений. И я хочу, дети мои, чтобы вы уверовали, что высший судия обязательно накажет нас за наши прегрешения, даже если они были совершены тайно, под покровом ночи и на другом конце света. Посему не предавайте же забвению страшные плоды прошлого, дабы снова всем нам на погибель не даровать свободу темным силам, причинившим столько зла всему роду человеческому.
Знайте же, что во времена своей юности я был картографом Джонатаном Грином, подданным британской короны, дворянином. Я имел счастье познакомиться со своей будущей супругой, дочерью лорда Дадли, во время уроков географии, и полюбить ее. Она ответила мне взаимностью. Но ее высокий статус и состояние лорда Дадли стало препятствием нашему браку. После до чрезвычайности пикантной ситуации (папенька застал меня без панталон, а свою дочку – с задранными выше головы юбками) мы имели с лордом обстоятельную беседу на повышенных тонах, в которой он поставил мне четкое условие – наследница семейства Дадли не может выти замуж за голодранца (предки мои, хотя и были дворянами, но в глазах лорда они не сильно отличались от нищих на лондонских улицах) и посему претенденту на ее руку следует озаботиться улучшением своего финансового положения. С этими наставлениями я и отбыл в свое, казавшееся мне безнадежным, путешествие.
Оно задумывалось когда-то как научное, исследовательское. Дело в том, что на всех картах – начиная от непритязательного труда Дженкинсона и заканчивая великолепным атласом Меркатора – пространство между Польшей и Китаем изображалось весьма схематично и условно, без четких границ и координат. На этом произвольно размеченном белом пятне обычно было написано «Тартария» или даже «Скифия», и картографы полагали это достаточным для описания этих обширных земель. У любого мало-мальски серьезного географа это вызывало улыбку, но до сих пор никто так и не отважился на путешествие по загадочным землям неизведанной Тартарии или как ее еще называли – России. Именно таков и был мой изначальный план. Но с учетом вновь возникших обстоятельств, все изменилось.
Пока я ехал по ухоженным европейским дорогам, у меня было время хорошенько обдумать слова старого лорда. По-своему он был прав, конечно же, однако правота сия пала на меня тяжким грузом. Мне надлежало отныне помышлять не только и не столько о новом слове в картографии, сколько о наполнении своих вечно пустых карманов. Однако все было не так уж и плохо, и моя склонность к постижению мира с точки зрения науки стала неплохим подспорьем: я привык не удручаться несовершенством мироздания, не веровать в его мистические основания, а, подобно Ньютону, искать причины и следствия.
