Тюрьма
Тьма. Тьма окружала меня. Нет, точнее, я находился в этой тьме, в той, в которой меня окружала чернота. Глупо всё это выглядит, да и звучит тоже не слишком-то умно, но я был где-то и нигде одновременно. Я лежал в этой тьме, а чернота подползала, она была липкой, холодной, влажной, мерзкой – если в двух словах, не очень приятной. Я лежал там, в полной пустоте и одиночестве, всё нутро как-то съёживалось в неизвестных позывах. Мне было совсем не по себе, странное чувство, я не знал, что происходит. Я просто лежал там и смотрел в чёрный потолок, не знаю, почему я решил, что у этого есть потолок. Но эта чернота во тьме клубилась над ним, словно дым.
Чёрт! И мозг молчит, я сейчас не отказался бы от его сального комментария. По ходу, я допился и откинул копыта. Как печально всё это. Ушёл в самом рассвете сил. Ещё столько не выпито, столько не…
Что?
Я что-то услышал, но не разобрал. Поднявшись с трудом на ноги, я направился сквозь густую тьму на звук. Я точно что-то слышал, какой-то звук, он вновь повторился… и вновь. Звук стал чётче, и я различил детский смех. Медленно переставляя свои ватные ноги, всё тело ломило, и оно было непослушно, пошатываясь, я брёл вперёд? Наверное… вперёд, здесь в абсолютной темноте было очень сложно ориентироваться. Непонятно, где верх, где низ, где перёд, а где зад, где что. Хотя, с другой стороны, рожа у меня смотрит вперёд, левая рука слева, правая справа, ноги внизу, так что ориентиры есть. Просто жути и драматизма на себя нагоняю.
Я шёл дальше в этой темноте, шёл и шёл на слабый звук смеха, детей было несколько. Скорее всего, двое. Я шёл вперёд и вскоре в этой темноте стал различать две фигуры. Они белым пятном выделялись на фоне черноты. Две девочки сидели ко мне спиной, они играли, и чем ближе я подходил, тем отчётливее и звонче становился их смех. Даже тьма от их смеха расползалась и не липла так сильно. Когда я подошёл к ним очень близко, девочки прекратили смеяться.
– Он здесь, – шепнула одна второй.
– Я слышу, сестра, – ответила другая.
Голоса показались мне знакомыми, и где-то в груди защемило от боли, к горлу подкатил ком. Я принялся обходить их, всё ещё шатаясь, но уже поняв, кто это. Чувство вины обрушилось на меня вновь, как град среди ясного дня.
– Вот он, убийца, сестра, – произнесла Гретель.
Я обошёл их полностью и увидел, что перед ними лежит чёрное сердце с белыми символами и какими-то отростками, больше похожими на гипертрофированных глистов. Старшая сестра воткнула в него гвоздь, и боль в моей груди разгорелась ещё сильнее.
– Да, тот самый, я помню, – произнесла младшая и воткнула в сердце второй гвоздь.
От боли я задохнулся и упал на одно колено перед ними. Так и стоял, жадно хватая воздух ртом, не в силах вымолвить ни слова. Мне столько всего хотелось им сказать, но слова вязким комом застряли в горле. Думаю, со стороны вся эта немая сцена выглядит очень крипово или нелепо.
– Ты помнишь, а вот он тебя нет, – шептала Гретель сестре.
– Да не помнит, убил, сожрал и забыл, – усмехнулась Гретхен, поднимая сердце перед собой.
– Помню… – выдавил я, задыхаясь. – Я помню…
– Убийца, – сказала старшая сестра и тоже взялась за чёрное сердце, из которого сочилась вязкая кровь.
Две сестры, не глядя до сих пор на меня, разорвали чёрный орган, и я уже в полной мере осознал, что сердце было моё. Ибо, рехнувшись от боли, свалился. Раскрывая рот, как рыба на берегу, и хрипя при каждом вздохе, я протянул руки к ним.
– Помню… – со слезами выдавил я. – Гретель и Гретхен.
И без того тёмный мир потемнел, приобрёл серые краски. Всё потеряло свой цвет, лишь кровь, что яркими красными пятнами расползалась на телах девочек, сохраняла свой цвет. Я хрипел и полз к ним, задыхаясь и плюя кровью, но не красной… чёрной. Чёрной густой кровью, что больше походила на смолу. Той кровью, что лилась из сердца в руках сестёр. Я упал на спину и не мог больше шевелиться от болевого шока. Лежал и смотрел в непроглядную тьму, чувствуя, как глаза горят огнём от слёз. Вскоре надо мной появились два белых лика девочек. Глазницы их были пусты, а рты ощетинились плотоядными улыбками безумного чеширского кота.
