Иерусалим встретил трех путников проливным дождем.
– Черт побери! – громко воскликнул один из них. – А я уже начал думать, что на Святой земле дождя вообще не бывает!
Это был молодой рыцарь в светлых одеждах с нашитыми на нее крестами. Из-под плаща выглядывала кольчуга. Предосторожность, надо заметить, отнюдь не лишняя. Странствие оказалось беспокойным, а местами и вовсе опасным.
– Бывает, Карл, – отозвался второй. – Иногда, случается, так ливанет, что думаешь, будто уже Потоп начался. А прольет, солнышко пригреет, и словно бы и не было ничего.
Ему тоже приходилось говорить громко, иначе за шелестом дождя не удалось бы разобрать ни слова.
Этот второй больше походил на сарацина: жилистый, загорелый, с черной бородкой клинышком, он вдобавок еще и одевался на восточный манер, включая темно-синий платок-куфию на голове. Единственное, что позволяло принять его за европейца, – это плащ-сюрко с нашитыми на нем крестами, да и те настолько выцвели, что их не так-то просто было разглядеть. Впрочем, на самом деле мастер Тимофей, как звали этого второго, крестоносцем всё равно не был и кресты носил только на случай, чтобы какая-нибудь горячая голова действительно не приняла его за сарацина. Такое случалось.
Их третий спутник – с виду настоящий богатырь, но только сильно обедневший и потому одетый в обноски, – задрав лицо к небу, ловил ртом капли дождя. Его незрячие глаза были широко раскрыты, словно бы он наперекор всему надеялся разглядеть небеса сквозь плотную завесу туч. С легкой руки византийского лекаря богатыря прозвали Орестом. Вряд ли его на самом деле так звали, но, как заметил Карл, надо же его как-то звать.
Путешественники въехали в город через Яффские ворота, и, если бы не дождь, можно было бы смело сказать, что въехали они с первыми лучами солнца. Иерусалим просыпался. Навстречу трем путникам прошествовал пузатый монах. Он был полностью погружен в свои мысли и не замечал ни встречных, ни капель дождя, которые весело барабанили по его лысине.
Затем путники обогнали телегу, запряженную парой старых кляч. Лошадки еле переставляли ноги. Тимофей даже поначалу решил, что телега просто стоит на улице в ожидании, пока разгрузят товар. Слева от улицы располагался рынок, и клячи аккурат поравнялись со входом. Вход обрамляла арка из очень светлого песчаника.
На самом рынке кого-то с азартом ловили и, если бы поймали, мало бы ему не показалось! В руках у ловцов было не только традиционное для подобных случаев дубьё и первые попавшиеся под руку предметы домашнего обихода, но и копья, и даже мечи, а народу набежало просто тьма! Вся эта толпа с криками «Держи вора!» и «Ищи его!» металась по рынку, опрокидывала лотки, одновременно переругиваясь с их владельцами, и совала нос в каждый темный уголок.
На другой стороне улицы стоял и глазел на погоню водонос. Это был молодой человек, загорелый и жилистый, которого на первый взгляд можно было принять и за европейца, и за араба. В общем, для здешних земель ничем не примечательный. Его одежда была того же цвета и оттенка, как и стены вокруг, и в спешке можно было не то что не обратить на него внимания, а и вовсе не заметить. На плече водоноса висел здоровенный бурдюк. Правила строго-настрого запрещали ставить сосуды с питьевой водой на землю, и водонос подпирал им стену дома.
Когда путники поравнялись с водоносом, Тимофей окликнул его:
– Эй! Что тут случилось?!
Он кивком указал в сторону рынка.
– Так вора ловят, господин, – неспешно отозвался водонос.
– А что он украл? – спросил Карл.
Водонос пожал плечами.
– Так рынок-то хлебный, господин рыцарь, – пояснил он. – Наверное, хлеб и украл. А может быть, деньги у какого-нибудь торгаша. Из-за куска хлеба они бы вряд ли так всполошились.
