Крышка гроба со скрипом сдвинулась, и в глаза ударил яркий свет. В ушах зазвенело.
– Господи, ну что еще? Дайте поспать! – Люба накрылась с головой одеялом и отвернулась.
– Подъем! – гаркнул пришелец, сорвал с нее одеяло и отбросил его прочь. По телу побежали мерзкие мурашки.
– Ты что, совсем с дуба рухнул? – приподнявшись на локтях, возмутилась Люба. – Что себе позволяешь! И кто ты такой вообще? – щурясь и привыкая к свету, она нехотя рассматривала того, кто нарушил ее покой.
В столпе радужных солнечных лучей, ниспадавших из разбитого витража в потолке, стоял высокий холеный мужчина в черном костюме, белой рубашке и черной бабочке.
– Дело есть, – без смущения разглядывая лицо, волосы и фигуру девушки в легком ситцевом платье, сообщил темноволосый гость. – Вставай, – с этими словами он бесцеремонно схватил ее за руку и поднял из гроба.
– Какое еще дело? Да я же еще и… тридцати лет не проспала! – рывком высвободив свою руку и поглядев на браслет на запястье, продолжала возмущаться Люба. – Ты, наверное, не в курсе: у меня уговор, что меня не будут беспокоить ближайшие лет сто.
– У меня уговор… что меня не будут беспокоить… – пискляво передразнил он и, снова схватив ее руку, расстегнул и снял браслет, отсчитывавший время ее сна. – Конъюнктура поменялась. Просыпайся! Я шмотки тебе принес. Вон, на скамье лежат. В этой ночной сорочке ты точно к Нему не пойдешь. Переодевайся. Я отвернусь, – гость действительно отвернулся и сложил руки на груди в ожидании. – Да поторапливайся, Он не любит ждать, – кинул он через плечо, будто на затылке у него был третий глаз и на самом деле он прекрасно видел, что происходит за спиной.
Сонно волоча ноги в белых тапочках по каменному полу склепа, Люба приблизилась к скамье. Она медлила, вертя в руках черное платье с открытой спиной и туфли с острыми носами, и поглядывая на спину незнакомца. Потом сбросила с себя одежду и тапки, встав босыми ногами на холодный камень. Тут посланец внезапно и повернулся к ней, увидев ее в чем мать родила.
– Меня зовут Якоб, – представился он. – И научись уже быстрее шевелиться, не то так и будешь попадать в нелепые положения.
– Тоже мне, наставник нашелся! – натягивая платье, бормотала Люба. Она даже не пыталась прикрыться. – Да плевать мне, что ты на меня пялишься. Не впервой…
– …со всякими подонками дело иметь? – закончил ее мысль Якоб. – Поосторожнее с формулировками! Я тебе не какой-нибудь безродный ангел.
– И что же тебя, такого породистого, за такой мелкой сошкой, как я, прислали? – втискивая ноги в узкие неудобные туфли, съязвила она.
Якоб гневно сверкнул глазами, и Люба поняла, что его и самого гнетет это поручение, которое ему, «такому породистому», явно не по статусу. Неужто дело, по которому ее разбудили, действительно важное?
– Готова? Тогда поехали, – сказал Якоб, еще раз бегло оглядев ее с ног до головы.
*
Черный «бэ-эм-вэ», стоящий у входа в склеп, был покрыт мелкими капельками после дождя – как утренняя травинка росой. Снаружи было зябко и сыро, но вовсю светило солнце. В ноздри ударил терпкий запах трав, листвы и старого кладбища.
– Фу, как же здесь противно! – поежилась Люба, нехотя ступая по мокрой траве и проваливаясь в мягкую землю каблуками. Ее продолжало знобить.
– Добро пожаловать в мир смертных! – накидывая на нее невесть откуда появившуюся в руках женскую куртку-косоворотку, сказал Якоб.
– А какой сейчас месяц? – спросила она, осматриваясь и втискивая руки в рукава.
– Август. Последние летние деньки, – взглянув на небо и деревья, ответил он и шумно с наслаждением втянул ноздрями воздух. – Только на Земле можно уловить столько оттенков чувств!.. Садись, – открыв дверцу автомобиля, поторопил он.
