Тени плясали сквозь листву ясеня, путаясь в звездной пыли. За ней гнались. Она бежала прочь от костра, ныряя в подземные коридоры лисьих нор. Шерсть вздыбилась. Бабка предупреждала, что в полночь к озеру ходить нельзя, вода манит, подойдешь – и она пошлет тебе дурные сны. Или не сны, а дурных людей. Или фантомов. Она и сама не знала, что увидела в кустах терновника. Может быть, это был утопленник? Их она не боялась. А вот людей… Людей лиса не выносила.
Рыжий пушистый хвост сверкал во тьме огненным вихрем, ловкие лапы отталкивались от земли, вырывая когтями траву. Давно она не бегала так быстро. Последняя охота была месяц назад, тогда она гналась за зайцем, а теперь кто-то преследовал ее. Человек. Утопленники так не пахнут.
Теперь Лиса стала добычей. А это неправильно.
Она свернула на заячью тропу и бросилась в кусты. До рассвета оставалось пару часов, небо стало прятать звезды. Нужно успеть добраться до дома и запереть двери, взять в руки оружие получше клыков и когтей. Никто не знал, где живет лиса кроме, пожалуй, одной, той, что носила красную юбку и пахла медом. Но она не бегала так быстро и никогда не делала из Лисы добычу. Иногда к ней заходили путники, но в эти моменты Лиса пряталась за другим лицом, более старым, чем ее собственное. Она скрывала свои глаза от всех, и никому не удавалось ее узнать.
Лиса знала, что сегодня к ней явятся в гости. Прошлой ночью, перед Мабоном, ей снилось, что она была костром в снежном Йольском лесу. Хлопья слипшихся снежинок кружились в воздухе и медленно, будто играя с ветром, опускались на землю. Она всегда знала: когда на осеннее равноденствие снится зима – листья опадут и деревья уйдут в спячку через неделю, а темные времена наступят на пятки. Сентябрьский ветер зашепчет о холоде и смерти в не закрытые ставни раньше положенного – еще до прихода Самайна.
Во сне она дразнила падающий снег языками пламени. Не подпускала близко, превращала в воду – капли кипели, Лиса жадно проглатывала их раскаленными углями. Не удивительно, даже ранняя зима никогда не помешала бы ее лесной жизни и повседневным делам. Слишком многое нужно успеть до зимы. Слишком многое в мире еще не выровнялось, слишком многое нужно было исправить: поменять в колесе спицы, смазать маслом, чтобы оно в конце концов встало в колею и докатилось до весны.
Пока она думала о своей неприкосновенности, среди спящих елей и сосен промелькнули серые хвосты. Волки. Целой стаей они крались к костру. Осторожно, боясь обжечься. Зачем им сюда соваться, если они боятся огня? Неужели теплые шерстяные шубы больше не грели их, и даже волки не успели подготовиться к быстро наступающим холодам?
Тогда Лиса поняла: нет, они не хотели подходить близко.
Потому что среди них был белый, почти исполинских размеров волк, с густой шерстью, в которой запутались снежинки, искрящие на солнце. Серая стая травила изгоя, оттесняла его к костру. Волк скалился на своих братьев и медленно отступал к пламени, рычал и запугивал, но их было больше. И большинство не соглашалось с кровной связью между ними и этим… Лишним. Непохожим на них. Они боялись его, их отличий с ним: боялись его размеров, его когтей, его снежной масти. Все это было чуждо братьям. Ты – не наш.
Лиса могла понять решения серых, но сердце болело за прекрасного гонимого отверженца.
Волк остановился и осмотрел своих братьев в последний раз, прощаясь с ними. Взгляд его синих глаз таил в себе зиму, замерзшие озера, темные ночи и ледяные неизвестные людям океаны. Сам Йоль был в этом изгнаннике.
Волк поднял морду, осмотрел озаренный солнцем небосвод и взвыл. И от этого воя внутри задрожало. В нем было все – боль потери, несправедливость мира и утрата дома. Крах всего, что когда-либо было в его жизни. Своим воем он звал саму смерть, чтоб та вышла к нему навстречу, оставила калитку нараспашку и забрала его с собой, в маленькую хижинку на окраине леса.
