Доминика
В парике жарко, очки все время
съезжают на нос. В носу щиплет, хочется чихнуть, я отчаянно
держусь. И вообще, весь этот маскарад меня ужасно раздражает. Но,
кажется, на этот раз прокатило, Тимур меня не узнал.
— И какой у вас опыт работы? —
спрашивает он. В его голосе мне слышится насмешка, но я старательно
себя уговариваю, что это не так. Мне показалось, я просто себя
накручиваю.
— Я работала воспитателем в детском
саду, — стараюсь говорить низким голосом и негромко. Вживаюсь в
роль тетушки-училки, которую кроме работы ничего в этой жизни не
интересует.
— Ладно, — Тимур осматривает меня с
ног до головы. Его взгляд скользит по парику, очкам и почему-то
упирается в мою налитую грудь. От страха потеют ладони, украдкой
вытираю их об одежду и прячу за спиной.
Я нарочно выбрала объемную блузку,
чтобы не так выпирала грудь. Если бы не жара, я бы надела пиджак.
Грудь распирает от молока, у меня его много. Дома я сцеживаюсь по
часам, чтобы оно не пропало, но сегодня специально не стала этого
делать. Надеюсь, мне повезет, Тимур меня не узнает, и я смогу
тайком покормить свою малышку.
Если бы он позволил мне хотя бы
кормить мою девочку, клянусь, я пешком бы шла из своего городка
сюда каждое утро. Но отец моего ребенка — каменная глыба, которую
невозможно пронять ничем.
В третий раз я прихожу к Талеру,
чтобы устроиться няней к своей дочери, которую после родов больше
не видела. Тимур унес ее, забрав с ней мое сердце, и теперь я делаю
все что могу, чтобы быть с ней рядом.
Два раза Тимур прогонял меня, и
сегодня я решилась на отчаянный шаг.
Мама Олега со своей подругой Нинель
нарядили меня в ее одежду, мы похожи по комплекции. Дали мне
документы дочери Нинель, и я пришла устраиваться на работу.
— Мне нужны услуги няни
круглосуточно, — говорит Тимур, а я стараюсь не смотреть ему в
глаза. Боюсь, что меня могут выдать глаза даже под очками. Но сама
при этом жадно его рассматриваю.
Его лицо, когда-то такое родное и
любимое, стало совсем чужим. Даже не верится, что это он нес меня
на руках в роддом. Что это он держал меня за руку и говорил все те
слова, которые помогли мне родить мою девочку.
— Понимаю, и могу заверить, что я… —
киваю так, что парик чуть ли не слетает с головы, и вдруг замираю
сама не своя.
Из соседней комнаты слышится детский
плач, а я с ужасом чувствую, как быстро промокает блузка, и на ней
проявляются мокрые дорожки. Это молоко бежит из груди, течет по
животу, все белье на мне уже насквозь промокло.
Талеров меняется в лице и бросает
через стол документы.
— Ты правда считаешь меня
слепоглухим идиотом? — шипит он, нависая надо мной. — К чему этот
маскарад, Ника? Я тебя сразу узнал, интересно было, на сколько тебя
хватит. Сколько раз мне еще повторить, чтобы ты перестала сюда
ходить? И что мне надо для этого сделать?
Я не обращаю внимания на его слова
потому, что девочка за стенкой продолжает плакать. У меня уже вся
блузка мокрая, я стаскиваю парик, снимаю очки и просяще складываю
на груди руки.
— Она плачет, Тимур, — говорю почти
шепотом, — позволь мне ее покормить. Пожалуйста... Мне очень
больно, у меня болит грудь от молока, а ты кормишь ее смесью. Какой
же ты после этого отец? Пожалей свою дочь, такой маленькой девочке
нужно грудное молоко. Я покормлю и уйду, обещаю.
Тимур смотрит на меня исподлобья,
затем поворачивается в сторону комнаты.
— Хорошо, — выходит сипло, и он
прокашливается, — иди туда.
Садится за стол и накрывает руками
голову, но я уже этого не вижу.
Бегу, на ходу расстегивая мокрую
блузку, влетаю в соседнюю комнату. Моя девочка кричит на руках
незнакомой женщины, я бросаюсь к ней и выхватываю свою малышку.
Очередной цербер, которого нанял Тимур, чтобы мне помешать?
