– Что – так пустыню подивило?! Мне скажи, тебя молю!
Ночью, недоумевающей моей душой я вопрошал, словно присутствующего, мудрого Иоанна.
– О, Велеречиве и Мать Церковь! Что – в поле том да брошенном?
Так с жаром вновь я говорил, устремлял взор.
– Разве людскую молву тешив, так вопль в бездушной вопиял ты с радостью пустыне?
И сам, точнее, будто сам ко мне придя, слова он проглаголал:
ОТВЕТ: Что могу тебе сказать я, будучи вне тленного века, тому, кто ныне в нем, как хочет Бог, проводит житие, друже?
ВОПРОС: Усиль, дивне, любовь к твоей премудрости, раз хочешь мной узреться вопрошением слов, и если нужно ей, сложу я, сам постигнув, слова кладезь, да ты бы научил, я – научился некоему: чего ради так утешил ты словом и житием пустыню, муже, град добродетелей там основав?
ОТВЕТ: Жития чистого след, пустыни благоухание – от нравов житейских избавление, той – молчания благообразная беседа, и потому там волнение человеческих расторгающих помыслов силой терпения я прекращал, в Духе речь держа, о нем ты вспомнил, вопияния.
ВОПРОС: Хорошо. Итак, чего образ – вопияние? Ныне это от тебя познать стремлюсь.
ОТВЕТ: К Израиля он обращен глухоте: те словно воском, невежеством запечатали свой слух, отвергнув глас внимания Вышнему, и дикий народ я в сретение своей веры из мест пустынных звал, ясным знаком образа – понимание.
ВОПРОС: И возглашавшего – Кто, знаменовавший чудо?
ОТВЕТ: Глагол отеческий, в Духе донесенный.
ВОПРОС: Верно. Однако, как – Его же ты не знал – узнал, скажи мне.
ОТВЕТ: В образе человека державное узрели Божество.
ВОПРОС: В тебе да дерзости я подивился, божественный.
ОТВЕТ: Какой?
ВОПРОС: Именно, что человеком будучи, омыл ты Сына Бога.
ОТВЕТ: Послушанием я дерзость исцелил, послушания нет ничего смиреннее.
ВОПРОС: Конечно, из сердца поистине сокрушенного рождается послушание.
ОТВЕТ: Правильно ты говоришь.
ВОПРОС: А как познал ты безмятежность Святого Духа в образе слетевшего Его с Небес на Господа – ведь в образе голубя, ручался ты, было Его видеть?
ОТВЕТ: Некими веяниями радости неизреченное Его пришествие постиг. Затем с Небес откликнувшийся глас, который как рукой на Сына показал, Отцом свидетельствуемого – ясно показал мне голубя того запредельность.
ВОПРОС: Довольно. Неужели самого Отца был откликнувшийся глас или некой силы, от лица Бога воззвавшей?
ОТВЕТ: Самого Отца
ВОПРОС: Но как, скажи мне, чувственный голос использовал Сущий в бестелесном и незримом естестве?
ОТВЕТ: Не как через некий орган речи вещает Божество, но когда хочет своему волению стать слышимым – как глас воление вещает для поражающегося божественным воздействием. Раз ухо хочет слышать – вот слышат, пусть ухом слышать долженствующие того слышания и не достойны, и потому только на том месте, где был омыт Господь, глас был услышан. Если бы не так – весь мир слышал с той высоты откликнувшийся глас, хоть вестника небесного был глас. Это из Благой вести, особенно от божественного Марка, можно познать хотящему: когда на горе Господь преобразился, он, раздавшийся глас вспоминая, говорит: «И было облако, осеняющее их, и глас раздался, из облака изрекший: Это – Мой дорогой Сын, Его слушайте».
ВОПРОС: Истинно ты научил. А в образе увиденный Святой и Животворящий Дух как должно понимать? – Ведь вечный и неизменный, как ты сказал! Итак, кто знает, каким пребывает безмятежное естество?
ОТВЕТ: Это гласа Отца надо дивиться пониманию. Не естество Духа – незримое и неизменное – в образ голубя преложилось, раз так увиденным захотело стать, но удостоенный этой красоты увидел то, в чем божественный Дух, сходя с Небес, пожелал увиденным стать человеком: волением Он рек, и был указан увидевшему образ. Не неизреченное и немыслимое естество то кто-то увидит, если в мере некой как в сокращении образ образованный узреть (именно этим способом, как в видении образа, увидели пророки Бога), не в образ Он преложен – вне образа воление им, а не естество в образе показывает, и действие воления как образ им показывается в видениях именно славы – именно в образе Захотевшего через волю себе увиденным стать.
