Пролог
Новая школа... Этим многое сказано, но в моем случае все гораздо
хуже, поверьте на слово. Из-за развода родителей нам с матерью
пришлось спешно собирать вещи и переезжать из столицы "на деревню к
бабушке". Не думайте, что я преувеличиваю с сарказмом, потому что
моя бабушка действительно жила в глуши, именуемой южным городком,
небольшая территория которого славилась только тем, что одним из
своих углов упиралась в море. "Оставайся, доченька!" - вспоминала я
умоляющий голос отца. И да, я бы осталась, распрощавшись с матерью,
но присутствие молоденькой секретарши папы, претендующей на место
его новой жены не просто нервировало, а доводило все мои чувства и
эмоции до предела каления.В итоге, собрав вещи и распрощавшись с
отцом, я отправилась на вокзал, чтобы сесть в вонючий вагон, занять
нижнюю полку в купе и попрощаться со старой жизнью раз и навсегда.
Мечты о выпускном вечере в компании друзей, о прощальной вечеринке
в ночном клубе, которую мы так долго и тщательно планировали с
самого начала учебного года, поступление в престижный столичный
университет - все летело к чертям в адское пламя! А рядом со мной
уныло и меланхолично присутствовала мама, чье депрессивное
настроение приравнивалось к стадии "ненавижу этого ублюдка, но сама
я ни в чем не виновата!", и жизнь теперь и мне начинала казаться
серой и унылой.
И вот, в один распрекрасный сентябрьский день, я оказалась в
совершенно незнакомом южном городке, числинность которого не
превышала и пары тысяч человек, наверное, на пустынной улочке, с
мигающими оранжевым фонарями. Здесь не работал ни один магазин,
демонстрируя опущенные жалюзи и вывески с надписью "Закрыто", а в
домах не горел свет, хотя часы показывали всего половину первого
ночи.
Средневековая глушь!
Пахло розами и от духоты ночного воздуха хотелось пить, а мама
все ныла и ныла, вызывая во мне желание бежать в Москву, сверкая
пятками. Она совершенно потеряла человеческий облик, саму себя, и
только щелкала кнопками старенького мобильника, с кем-то
переписываясь, и плакала, плакала, плакала...Дом, в котором жили
бабушка и дедушка, находился недалеко от вокзала и первые дни я
совершенно не могла спать, вздрагивая от грохота проносящихся мимо
составов. Меня раздражало нежелание мамы выходить из комнаты,
причитания бабули по поводу "этого козла!", то есть моего папы, и
ее настойчивые советы как можно быстрее найти себе работу, что я и
сделала, гордо не желая принимать деньги папы.
Бабушка и дедушка уступили нам две комнаты в деревянном
просторном доме, когда-то похожем на терем, а сейчас потускневшем и
скособочившемся. Он стоял, будто последний оплот старины, рядом с
новенькой кирпичной многоэтажкой, а по другую его сторону жались
такие же сгорбленные домишки с покатыми крышами и подслеповатыми
окнами. Насколько мне стало известно, дом бабушки и дедушки по
счастливой случайности не попал под снос, а остался цел и невредим,
но все равно смотрелся нелепо рядом с кирпичной махиной, с парковки
которой то и дело выруливали новенькие иномарки, минуя наш облезлый
деревянный забор. Мебель нам тоже досталась в наследство, и диван
скрипел на все голоса, а лаковое покрытие на столе давно
потрескалось от времени. Шкаф вообще отсутствовал, поэтому пришлось
заменить его несколькими стульями и гвоздями, вбитыми в дверь.
Учебники я свалила на полку, предварительно сдув оттуда толстый
слой пыли и чихнув от возмущения. Мама так и не убралась в наших
комнатах, свалив на меня не только учебу и подработку, но и все
остальное, а бабуля прибавила забот, заставляя бегать в аптеку за
лекарствами и в магазин за продуктами.
Честное слово, через неделю я с тоской прислушивалась к длинным
гудкам поездов, и моя гордость дала огромную трещину. Я уже мечтала
о том, чтобы вернуться к отцу, но останавливала себя мыслями, что
достаточно взрослая и со всем справлюсь. И, да! Несмотря на злость
по отношению к папе, где-то очень глубоко в душе я его
понимала.
