Итак, послушайте наставления сиятельства Тийи; блаженны те, которые хранят четыре стороны пути моего! Будьте мудры не отступайте от них. Блажен человек, который слушает меня, бодрствуя каждый день у врат моих и стоя на страже у дверей моих! Потому что, кто нашел меня, тот нашел жизнь, и получит благодать; а согрешающий против меня наносит вред душе своей: все ненавидящие меня любят смерть.
Притчи Тин – ниТ.
ОТ АВТОРА
К
ак-то золотым осенним вечером, приближался я к пустынной обители мертвых. Здесь услышал я звуки, непохожие на те, что обычно творятся в такой тишине в такое время суток, и был удивлен – они не походили на порывистый вздох осеннего вечера в ветвях гигантского ясеня, поднимавшегося перед еще открытыми воротами кладбища. Я отчетливо услышал скрежет вращающихся колес и, признаюсь, ощутил неприятное ощущение от подобного шума. Уж недобросовестные ли люди промышляют за оградой, чьи безобразия побеспокоили немало честных людей. Подойдя ближе, я с удовольствием обнаружил, что мои предположения были ошибочны.
От ворот, по булыжной дороге под уклон гремел тележкой какой-то старик, он усердно толкал перед собой столик на истершихся колесах. На столике лежали мелкие торговые предметы, свечи и два или три букетика дешевых цветов. Седые волосы старика прикрывала соломенная шляпа с истлевшими краями. Его одежду составлял узкий, старомодного покроя костюм, сшитый из некогда дорогой ткани, и жилет: костюм нёс на себе отчетливо заметные следы долголетней службы. Дешёвые туфли дополняли его наряд. Невдалеке – трехколесный велосипед, его дорожный спутник крайне преклонного долголетия, о чем говорила его необычайная форма. Предмет сей отличался крайней простотой, руль его обмотан был липкой лентой, а седло набито синтетическим ватином, и чинено оно было невероятное множество раз, о чем говорили различного цвета капроновые нити. На задней оси прикреплены были жесткие металлические буксиры, предназначавшиеся, видимо, для буксировки торгового столика, который он брал с собою в дорогу. И хотя этого человека я видел впервые, все же, я тотчас же распознал в нем благочестивого интеллигента, он, мне казалось, заворожил меня.
Откуда этот человек родом и каково его имя, я так и не выяснил: не понял даже побуждение, которое заставило его спросить меня:
– Купите чего ни будь, господин? Возьмите вот это. – Он протянул маленький подсвечник. – Или вот это. – Он подал книгу религиозного содержания.
Так получилось, что мы разговорились – я от того, что искал собеседника, а он от одинокого образа жизни. Когда-то его семья держала небольшую ферму, но сам он то ли по собственной нерасторопности, то ли из-за семейных раздоров уже давно оказался без хозяйства, как оказался, впрочем, на старости без каких бы то ни было заработков. Он лишился дома, крова и родных, и кое-как перебивался, но старческая немощность сделала его к этому моменту негодным к труду. Старик вынул очки, протер их и, водрузив на нос, с подобающей учтивостью достал из своей допотопной тележки не менее допотопную папку. Ободренный моей любезностью, он предложил мне старинную рукопись. Говорить о содержимом пакета было для него истинным наслаждением, дать этой рукописи жизнь – была мечта всей его жизни. Он принялся подробно выкладывать все собранные им сведения о неведомом современнике пунической войне. Можно было подумать, что он – современник и очевидец великих событий, о которых рассказывал.
Я дал старику вволю выговориться. Он успокоился, а я, загоревшись желанием ознакомиться с рукописью, убедил его воспользоваться гостеприимством ближайшего бара. Старик с трудом сдался на уговоры разделить со мной компанию и пропустить рюмку спиртного. Наконец он принялся за свою рюмку; я же погрузился в чтение: