Глава 1 На следующий день
Мне кажется, я с самого начала мог предугадать его поступок. По этим взглядам через плечо, по этим едва заметным шагам назад. Но до последнего мгновения я отказывался верить, что он это сделает. А он сделал. Я же не успел его остановить, не успел удержать за руку, как никогда не успевал.
Я кинулся к пропасти, в последний раз выкрикнув его имя, но было поздно. Я уже не мог хоть что-нибудь сделать. Элиндер упал, раскинув в стороны крылья. Нет. Руки. Крылья помогли бы ему воспарить над землей, они не позволили бы ему упасть на дно. О, как же в тот момент он напоминал лебедя, бросающегося на камни. Головой он ударился о край гранитной полки, выступающей из скалы, и этот удар, без сомнения, стал смертельным. Он умер мгновенно, не испытывая ни боли, ни мук, ни чудовищного страха свободного падения, и это было, пожалуй, единственным моим утешением, безмерно горьким, но все-таки утешением. Затем уже его бездыханное тело продолжило падать дальше, пока тьма бездны не поглотила его окончательно. Он скрылся из виду очень быстро, но даже это мне показалось безмерно долгим, невыносимо долгим.
История моего брата была окончена, но прежде ни одна смерть, даже смерть отца, не вызывала во мне такой боли и такого сожаления, как эта смерть – смерть последнего близкого мне человека, смерть врага, мною же созданного. Я не понимал, как так произошло, что в последние мгновения его жизни мы сделались по-настоящему близки. На краткий миг мы вдруг стали единым целым, а потом эту новую, внезапно обретенную часть меня с корнем вырвали и бросили в бездну. И как будто мир при этом не рухнул, как прежде кричали последние улетавшие на юг птицы, природа жила своей обыкновенной жизнью, но Элиндера в ней больше не было. И я был виновен в его смерти ровно настолько же, насколько он был виновен в смерти отца. Ведь это я убил его, вернее, медленно убивал, с самого детства каждый день безжалостно отрывая по малому кусочку от его и без того истерзанной души и шаг за шагом подталкивая к этой пропасти. Но если виновен я, то почему же, стоя здесь, на самом краю, я хоть и думаю о нем, но жалею себя? Видимо, потому что мертвых жалеть уже невозможно, или потому что мы, люди, способны любить и жалеть только себя. Элиндер умер, и это было навсегда, а я… я все-тки был еще жив.
Мне казалось, что я уже целую вечность вот так вот сижу здесь и всматриваюсь в черную глубину, и что вечности этой мало, чтобы постичь всю ценность одной мимолетной жизни. Сам я находился на грани какого-то умственного помешательства. Самообладание, которое не покидало меня даже во время битвы, покинуло теперь, и я стал замечать происходящее вокруг, только когда чьи-то сильные руки одним рывком оттащили меня от края пропасти и подняли с колен.
Я удивился и неспроста, ведь мало в Норденхейме отыщется людей, способных вот так вот запросто поднять мою массивную тушу, кроме того, утяжеленную кольчугой. Но меня, как тряпичную куклу, развернули, не позволив даже сопротивляться. Впрочем, не то, чтобы я сам оказывал хоть какое-то сопротивление. В тот момент мне было все равно, что со мной происходит.
Конечно, это был Редерик. У кого еще хватило бы сил, чтобы обращаться со мной, как с коротышкой? Его обеспокоенное лицо возникло передо мной, окруженное туманным ореолом, ибо взгляд мой, видевший только его, не воспринимал все, что находилось позади.
– Хьюго! – Голос донесся, словно из-под воды. – Приди же в себя!
Он пытался привести меня в чувства, я и сам хотел вернуться, но какое-то затмение нашло на мой разум, лишая возможности мыслить ясно.
– Все кончено, Хьюго! – Повторял он. – Они сгинули, слышишь! У тебя получилось!
