Ветер в степи выл, как голодный дух, гнул ковыль в поклоны перед бескрайней тьмой. У костра, в кольце фургонов на деревянных колесах с железными ободами, жалась к теплу горстка людей. Волы, могучие, но безучастные ко всему, жевали жвачку, их глаза отражали угасающие искры. Молодой охранник, первый раз вышедший за Соляной хребет, нервно теребил нож в кожаных ножнах.
«Ну и… гостеприимный край», – пробормотал он. Старый купец Михаил, с лицом, похожим на карту трещин, хрипло рассмеялся, плюнув в огонь.
– Гостеприимный? Погоди, парень. Гиены тут – с теленка, стаей нападают, даже костей не оставляют. Волки умнее ушкуйника, слабину чуют. А денисовцы-разведчики, – он кивнул на темноволосого парня, молча чинившего лук у края света, – и те степи боятся. Города-государства вон, – Михаил махнул рукой в темноту, будто указывая на далекие Царицын или Астрахань-каменную, – за стенами сидят. А меж ними? Рельсы деревянные да поезда-повозки на волах. Медленно. Уязвимо. Страшно.
Он понизил голос до шепота:
– А хуже всего… Саблезуб. Когда ветер стихает, птицы замолкают… и чуешь, как ОНО смотрит из тьмы. Глаза – угли ада. След – с тележное колесо. Клык – длиннее твоей руки. Легенды? – Михаил усмехнулся. – Спроси у неандертальцев.
Один из двух коренастых великанов у костра, похожих на вырубленные из скалы глыбы в стеганках и кольчугах, лишь хрипло крякнул, трогая рукоять тяжелой секиры. Его молчание было страшнее слов. Взгляд Митяя скользнул к краю света, туда, где, прислонившись к колесу, сидела неподвижная тень. Не человек – силуэт из стали и ночи. Шлем, нагрудник, наручи – все блестело тускло в огне. Он не спал. Он смотрел в степь. И казалось, степь смотрела в ответ.
– Говорят, – прошептал Михаил, – есть такие… «Музейщики». Ходят, закованные в свой доспех с ног до головы и таскают с собой целый арсенал. Будто бы один даже саблезуба у Перевала копьем оземь пригвоздил… а пещерного медведя из двух пистолей смог в упор расстрелять… Сказки. Но глянь на него. – Он кивнул на тень. – Спокойной ночи, парень. Попробуй уснуть. Если выйдет.
Глава 1. «Человек и его сундук»
Город пах. Пах рыбой, дегтем, потом и пылью бесконечных дорог. «Царицын-на-Волге» – не столица, но ключ к степным путям. На деревянных причалах теснились струги, бударки, одинокий корабль под чужим флагом. С него сошел он. Не громада, покрытая канатами мышц из ночных кошмаров, а невысокий мужчина в потертом, но добротном кафтане синего цвета, в сапогах и простой войлочной шапке с меховыми отворотами. Лицо скрывало вовсе не забрало шлема, а короткая, густая, темная борода. А глубокие тени под глазами выдавали в нем усталого путника. За ним пара грузчиков-неандертальцев, сопя, несли тяжелый, окованный железом сундук, сетуя на его тяжесть. Сам человек нес на плече длинный предмет, укрытый от глаз холщовым чехлом – по очертаниям явно мушкет. Без суеты, привычно оглядевшись, он двинулся по мощеной улице вглубь города, к гомону рынка и вонючей тесноте постоялых дворов у причала.
Комната в «Тихом Якоре», как и полагается комнате на постоялом дворе, была тесной, пропахшей луком и старым деревом. Сундук встал у стены. Чехол с мушкетом – у изголовья кровати. Из сундука человек достал не доспехи, а всего лишь широкий, тяжелый наконечник копья, тускло блеснувший словно в знак приветствия. Завернув его в грубую холстину, он снова вышел в город. Оружейные ряды оглушали звоном молотов и гомоном торга. Воздух гудел от запаха масла, раскаленного металла и пота. Тут продавали всё: кривые сабли и прямые палаши, топоры-чеканы и шестоперы, ножи всех мастей, арбалеты с воротами и простые самострелы, старые пищали и новомодные мушкеты. Мужчина зашел, словно в густой лес, в ряды древкового оружия: тяжелые бердыши стражи, изящные глефы с крюками, зловещие совни с узкими наконечниками, протазаны с полумесяцами, массивные полэксы для знати, длинные копья-пики, короткие дротики-сулицы… Царство ясеня, бука и стали.
