Kate Mosse. THE TAXIDERMIST'S DAUGHTER
Copyright © Mosse Associates Ltd, 2016
All rights reserved
Перевод с английского Ольги Полей
Серийное оформление и оформление обложки Татьяны Гамзиной-Бахтий
© О. В. Полей, перевод, 2025
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025 Издательство Иностранка®
* * *
Как всегда, моим любимым Грегу, Марте и Феликсу, а также моим замечательным племянницам и племянникам Эмме, Энтони (он же Гизз), Ричарду, Джессике, Лотти, Брайони, Ти-Эйч, Тоби, И-Эйч и Закари
Аптекаря я вспомнил. Он живет
Поблизости. На днях его я видел…
…………………………….
В аптеке черепаха, крокодил
И чучела иных морских уродов.
У. Шекспир. Ромео и Джульетта (перевод Б. Пастернака)
«Теперь, – красотки был ответ, —
Святого Марка ночь,
И по преданью древних лет
Все сбудется точь-в-точь:
В полночный час из года в год,
Чуть колокол пробил,
Сонм обреченных душ бредет
Тропой среди могил.
Кому назначен смертный час
До будущей весны, —
Пройдут угрюмо мимо нас
Средь мертвой тишины».
Джеймс Монтгомери. Бдение святого Марка. 1813 г.
Пусть плоды вашего воображения растут из той земли, что у вас под ногами.
Вилла Катер (ок. 1912 г.)
Пролог. Апрель 1912 года. Церковь Святых Петра и Марии. Фишборнские болота. Сассекс. Среда, 24 апреля
Полночь.
На кладбище церкви Святых Петра и Марии, у самых болот, безмолвно собираются в кружок люди. Смотрят, ждут.
Ибо существует поверье, что в канун Святого Марка можно увидеть, как призраки тех, кому суждено умереть в наступающем году, входят в церковь в урочный час. Почти везде в Сассексе это поверье уже давно забыто, но не здесь. Здесь, где соленый лиман открывает путь к морю, здесь, в тени старой соляной мельницы и останков сгоревшей мельницы Фархилла, полусгнившие бревна которой обнажаются при каждом отливе, – здесь древние суеверия по-прежнему сильны.
Кожа, кровь, кости.
Над морем слышны крики кроншнепов и чаек – странные, навязчиво тревожные ночные голоса. Прилив подходит быстро, поднимается все выше и выше, затапливая илистые отмели, пока не остается ничего, кроме глубокой, неспокойной воды. Дождь барабанит по черным зонтам и матерчатым кепкам работников с ферм, молочников и кузнецов, стекает за воротники, просачиваясь между тканью и кожей. Никто не произносит ни слова. Огонь в фонарях мерцает и пляшет, отбрасывая искривленные тени вверх по кремневому фасаду церкви.
Здесь не место для живых.
Дочь таксидермиста стоит, притаившись в тени кипарисов. Она пришла сюда через болота следом за отцом. Конни видит, что Гиффорд стоит в толпе мужчин на крыльце, и ей это странно. Он ведь ни с кем дружбу не водит. Живут они уединенно, на другом берегу ручья, в доме, битком набитом мехом и перьями, стеклянными колпаками, черными глазками-бусинками, проволокой, ватой и паклей – тем, что осталось от некогда знаменитого таксидермического музея Гиффорда. Сломленного, беспутного человека, загубившего себя пьянством.
Но сегодня все иначе. Конни видит, что он знает этих мужчин, и они знают его. Между ними чувствуется какая-то связь.
В полночный час из года в год,
Чуть колокол пробил,
Сонм обреченных душ бредет
Тропой среди могил…
Строчки, затверженные когда-то в классной комнате, сами собой всплывают у нее в голове. Мимолетный проблеск канувших дней. Конни изо всех сил пытается удержать это воспоминание, но оно, как всегда, испаряется на лету.
Дождь льет сильнее, капли отскакивают от серых надгробных плит, от непромокаемых плащей и курток. Сырость просачивается сквозь подошвы ботинок Конни. Налетевший ветер треплет юбку, хлопает ею по лодыжкам. Конни старается не думать о мертвецах, лежащих в холодной земле, прямо у нее под ногами.
И тут слышится шепот. Мужской голос, выговор образованного человека. Настойчивый, тревожный.
