Глава 1. Первый из последних дней
Мечтая о чуде, иногда рискуешь получить его, оставшись при этом ни с чем.
М. Петросян, «Дом, в котором…»
Падение мое началось тем роковым, необычайно теплым майским днем, когда я впервые увидел ее – Еву, столь разнузданную и притягательную девушку, что меня охватила паника.
Я гулял по бульварам Парижа – типичный юноша, полный противоречий, еще стесняющийся знакомиться, но уже созревший для самых развратных действий. Стоял тот опасный период весны, период устоявшегося, липкого тепла, когда манящие женщины сбрасывают с себя тяжесть оков зимних одежд и, словно фениксы, возрождаются в ярком естестве, сводя с ума мужчин.
Я был одержим этими неприступными колоннами ног, словно нищий перед зажиточным: каждая дама становилась богатством, недосягаемым для меня. Мне было семнадцать лет, в сентябре уже совершеннолетие, а в моей спальне девушки появлялись только на экране компьютера. Иногда я тайком фотографировал самых одаренных природой красоток и прятал снимки у себя на ноутбуке, коллекционируя прекрасное.
Возобновлялся всепоглощающий блуд и разгул доступных тел, раздетые под солнцем дамы в открытых нарядах сводили с ума, воздух был пропитан похотью, у меня кружилась голова от этих богинь. Мое голодное естество металось от одной девушки к другой: я воображал их блудницами, снизошедшими в мою постель для ублажения, и пришлось шлепнуться на лавочку от головокружения: вся кровь из головы сбежалась в пах.
Присел я у площади Бастилии, вечерний Париж по-субботнему оживал. На самой площади проходила акция протеста против ужесточения миграционной политики, о которой предупреждали еще с утра на радиостанции Franceinfo. Улица кишела переселенцами, а я разглядывал толпу, выбирая самых очаровательных иммигранток, жадно поедая взглядом загоревших к лету ослепляюще ярких скандинавских блондинок; роковых, по-восточному экзотических брюнеток-сердцеедок; огненно-рыжих бестий, горящих живым пламенем Шотландии; и темнокожих загадочных африканок, одетых в столь тесные джинсы, что ягодицы, к которым, видимо, мне никогда не прикоснуться, будто рвались наружу.
