Маша всегда ненавидела мух. С детства её пугали эти жужжащие комочки беспокойства, появлявшиеся будто из ниоткуда, заставляя её вздрагивать и отворачиваться. Даже одним своим присутствием мухи могли испортить ей настроение – словно были вовсе не случайными гостями, а посланниками чего-то неприятного и чуждого, чего она ещё не понимала, но чувствовала интуитивно. Их жужжание, громкое и пронзительное, будто вторгалось в её мысли, оставляя ощущение, что нечто мрачное заглянуло в её душу.
Она могла долго смотреть, как мухи ползают по стеклу, неспешно переползают с одной точки на другую, будто выжидая момента, когда её внимание ослабнет, чтобы снова ударить своим жужжанием по нервам. Летом она просила родителей закрывать все окна сетками и дверные проёмы занавесками, но даже эти меры не помогали. Они словно находили лазейки специально, будто знали, где и как проникнуть к ней. Время от времени мухи проникали в дом, кружились над столом или садились на спинку её стула, вызывая у Маши непреодолимое желание вскочить и убежать прочь.
Однажды, когда она была совсем маленькой, ей приснился сон, оставшийся в её памяти на всю жизнь. В этом сне Маша стояла в пустой, полуразрушенной комнате с потрескавшимися стенами, а вокруг неё кружились десятки мух. Они садились ей на руки, на шею, на волосы, и сколько бы она ни пыталась их согнать, они возвращались, словно притянутые к ней какой-то неведомой силой. Проснувшись, она ощутила на себе этот липкий, тяжёлый страх, который с тех пор сопровождал её каждое лето.
Чем старше становилась Маша, тем больше её беспокоил этот страх. Другие люди не обращали на мух внимания, а если и замечали их, то просто отмахивались. Но для Маши это была настоящая пытка. Она задумывалась, почему обычное, пусть и неприятное насекомое, вызывает у неё столь сильное чувство неприязни и отвращения. Её начинало тревожить, что страх, с которым она росла, может скрывать в себе нечто большее. Но это что-то, как будто спрятанное в тёмном углу её сознания, ускользало от неё, оставляя только лёгкий привкус беспокойства, который появлялся каждый раз, когда в воздухе раздавалось знакомое жужжание.
Её воспоминания хранили странные образы: однажды, ещё маленькой, она сидела на кухне, и муха села прямо на её тарелку. Она застыла, глядя, как насекомое неторопливо перебирает своими лапками, словно что-то решая. Этот миг остался в её памяти чётко и ясно, но только как неясное чувство отвращения и страха. Муха тогда будто знала, куда пришла, как будто её присутствие было частью некой игры, в которую ей приходилось играть без её воли. Эта мысль, туманная и пугающая, становилась со временем всё более настойчивой, как если бы сама её память намекала на то, что мухи имеют к ней странное, пугающее отношение.
