Ибо не муж от жены,
но жена от мужа.
1Кор. 11: 8
Дорога была длинной. Поворот за поворотом, в горку и под горку. Белоснежная лента без конца и края с редкими угольно-черными проталинами, обледеневшими к вечеру, напоминала о неторопливости сибирской весны. Дорога петляла и прятала своих путников, заметая следы, которые отважно, километр за километром прокладывал уазик цвета еловой хвои, прозванный в народе «буханкой». Он казался маленькой букашкой, медленно и бесстрашно ползущей по огромной пушистой белой с подпалинами собаке.
Высокая, стройная девушка в ярком васильковом шерстяном платке, точно повторяющем цвет глаз, сиявших на контрасте с полумраком салона, изо всех сил, до боли в окоченевших пальцах, держалась за ледяные узкие доски лавочки, чтобы не скатиться на пол на поворотах, сожалея о том, что наотрез отказалась садиться рядом с водителем, хотя ее уговаривали всем коллективом автобазы. Возле него была пусть чуть теплая, но печь, пусть и ледяная, но ручка над маленьким, покрытым инеем боковым окном, за которую можно держаться и не летать по всему салону.
Теперь же она болталась в холодном пространстве «буханки», не имея возможности согреть голые колени. Вот ведь вырядилась, дурында, хотела выглядеть получше! Пусть он запомнит их встречу такой… А может ли он вообще помнить?.. Надо же было додуматься надеть тонкие колготы и пальто «из чебурашки», собираясь в Сибирь, да еще отказаться ехать на пассажирском месте в кабине, где дерматиновое сиденье, а не ледяная лавочка… Хорошо, что женщина на автобазе сжалилась над ней и в последнюю минуту сунула в салон этот ненормально яркий платок. Как же она была сейчас ей благодарна! Без этого платка пришлось бы совсем плохо – шапочка черных, коротко стриженных «под мальчика» волос уж точно не грела.
«Не ври сама себе, не для него ты наряжалась, а для того, второго, от которого сбежала, а теперь сама каяться едешь», – вела она бесконечный внутренний монолог, пытаясь справиться с сомнениями и тревогами, раздирающими ее изнутри.
Удивительно, но ей было совсем не страшно, хотя в другое время этот мрачный мужик-водитель, воняющий рыбой, дешевым табаком вперемешку с запахом уставших носков и ароматом тотального холостячества, а может, пронзительного вдовства, привел бы ее в состояние леденящего ужаса. А отсутствие населенных пунктов на десятки километров вокруг, гулкое дорожное одиночество и завывающий ветер, щедрыми горстями бросающий снежную крупку на лобовое стекло машины, забивая шустрые дворники, не справляющиеся со своей тяжелой работой, вызвали бы в ней чувство, близкое к панике.
Сегодня же дорога казалась ей восхитительно прекрасной. Водитель насвистывал веселую песню – что-то там о родном доме, его терпкий запах смешивался со свежим еловым духом, пробивающимся сквозь заиндевевшие окна и наполняющим салон «буханки» ароматом надежды. Рой радостных снежинок сопровождал их, прогоняя ощущение одиночества от перемещения по бескрайней зимней таежной дороге. А может, отчаянно борясь с внешним холодом и внутренними демонами сомнений, стараясь сохранить равновесие, она просто не успевала испугаться.
– Еще полчаса – и доедем, дочка! Поди, уж заждалась? Вот встреча-то будет! Повезло мальцу! – кряжистый мужичок-водитель вполоборота посмотрел на свою симпатичную молодую пассажирку, пытавшуюся отогреть дыханием тонкие пальцы, покрасневшие от холода, несмотря на тяжелые меховые рукавицы, выданные ей начальником автобазы.
На очередном крутом повороте водитель чуть не потерял равновесие и еще крепче вцепился в баранку:
