Когда я прохожу мимо, лавируя между столиками и напившимися
коллегами, чтобы попасть в туалет, он цепляет меня рукой за
коленку. Небрежно шлепает, как шлюху, и я врастаю в землю колом от
неожиданности, опускаю глаза. В руке зажата крупная купюра.
— Девчуль, принеси кофейку, будь лапой, — скалится он.
Чуть пьяный. Но не настолько, чтобы не соображать. Взгляд
фокусируется, хоть и медленно.
— Я не официантка, — говорю я и поворачиваюсь, чтобы продолжить
путь, но тут он хватает меня за ногу, и я вскрикиваю.
— Ну че ты капризничаешь-то, — возражает он и выуживает еще одну
купюру из кармана. — Так хватит тебе на чай, цыпуль?
— Вы что, глухой?
Мои губы белеют. Не то, чтобы я не понимала: он просто пьяный
идиот. И кругом люди, мне на самом деле ничего не грозит.
Но то — умом, а мое тело, моя психика воспринимают все иначе.
Мой тайный кошмар, спрятанный в чулане, внезапно снес дверь вместе
с замком, выбрался наружу и стремительным броском завладевает всей
системой: сначала что-то сжимается и пульсирует в животе, потом
руки, ноги, губы, лицо… в голове уже настоящая война между
паникующими и рациональными частями мозга.
Но есть еще и наблюдающие части — краем глаза я вижу, что на нас
оборачиваются те, чье внимание мне привлекать не хотелось:
генеральный, с ним собственник и еще пара типов, кого я в душе не
знаю и знать не хочу.
Я мелкая сошка, обычный продаван, между мной и этими парнями
несколько этажей огромной корпоративной структуры. Так что лучшее,
что я могу сделать, когда они весело бухают — это держаться как
можно дальше.
Собственно, я как раз это и делала: обходила их по широкой дуге,
когда все это случилось.
Вообще корпоративы мне не нравятся: пришла только потому, что
начальник сказал, что у компании юбилей и это обязательно. Мой план
было: выпить один бокальчик, похлопать официальным речам, показать
свою физиономию непосредственному начальству и коллегам, которые
меня знают, после чего быстро свалить.
— Эй, Эдик, пусти ее, ты что! — говорит какой-то мужик, сидящий
рядом с пьяным приставалой. Но тот не реагирует и смотрит только на
меня, поднимаясь из-за стола. Он не отрывает свой взгляд от
моего.
Я стою и также безотрывно смотрю на него. Мне уже не хочется
двигаться. Его неприятный взгляд становится совсем омерзительным,
злым и давящим. Но я не опущу глаза.
В моей голове только что закончился бой. Я временно одержала
верх над своим кошмаром, и вот теперь внезапно никуда не
тороплюсь.
Мне бросили вызов, и я его принимаю.
Нарочито медленным жестом он достает третью пятитысячную из
кармана. А потом, немного подумав, еще одну.
— Бери, жадная цыпа. И бегом за моим кофейком, — цедит он. —
Двойной эспрессо, сахара не надо.
Становится очень тихо, теперь все прислушиваются.
Кошмар, отступивший от мозга, все еще держит меня за горло. Мне
не хватает воздуха. Я смотрю за двадцать тысяч в его руках и
перевожу взгляд на барную стойку шагах в двадцати. Ясно как день,
что раз он встал, дело уже не в том, что ему тупо лень идти за
кофе.
Оно обиделось. Оно богато, пьяно и готово уничтожать. Оно,
возможно, даже опасно, но…
— Я очень жадная цыпа, — медленно говорю я, краем глаза замечая,
как из-за своего стола поднимаются генеральный с собственником.
Они подходят, готовые вмешаться, но почему-то не вмешивается.
Краем глаза, если мне не почудилось, я заметила жест, будто кто-то
из них остановил второго, но я не заметила — кто кого. Они тоже
смотрят, что будет. Шоу! Вот говнюки!
Ну, шоу так шоу.
— Давай двадцать пять, — говорю я охреневшему алкашу.
По мере того, как головы поворачиваются и разговоры стихают, у
нас становится все больше зрителей. Ублюдок тоже это понимает, и с
каждой секундой ему становится все важнее самоутвердиться.
