У меня чудовище живёт
Под кроватью. Или же на сердце.
Обещали мне, что принц за мной придёт.
В сказочную жизнь откроет дверцу.
Он чудовище конечно же убьёт,
Чем избавит мою душу от сомнений.
Пожалеет, обогреет и поймёт.
Обратит в любовь все годы моих бедствий.
А чудовище – голодный, дикий лев,
Моё сердце всё никак не отпускает.
То ласкает и мурчит добрый напев,
То когтями душу разрывает.
И устав от долгих ожиданий,
Я в чудовище влюбляюсь с каждым днём.
Нежным он теперь бывает часто,
И любовь свою мне отдаёт.
Принц, ах если ты бредёшь по свету,
Не трудись и не ищи меня.
Хоть обещана, я не твоя принцесса.
Моё чудище не пощадит тебя.
Лишь ему я сердце открываю,
И без страха с ним в постель ложусь.
Он единственный, кому я доверяю.
Потому что обещанья – часто ложь.
Когда он занимался сексом – он не думал, а когда он не думал –
он практически ощущал себя живым человеком.
Живым не с биологической точки зрения, здесь ему равных не было.
Оливер Кан был человеком динамичным и активным, весьма деятельным
по долгу службы и необходимости ежедневно выполнять определённые
поручения начальства. Ему было важно ощущать себя свободным ото
всех оков, которые непрестанно сдерживали его неистовую сущность. В
движении выражалась сама его жизнь, но очень мало он её ощущал под
собственной кожей.
Его мысли постоянно крутились вокруг тех или иных вопросов,
подолгу пережёвывая имеющуюся информацию с целью отыскать
необходимое, самое правильное и наименее затратное решение. Если он
не думал о работе, то задумывался о доме. А если не о доме, так о
собственной, далеко не идеальной по его личным меркам жизни. И так
по кругу, постоянно. Вечный звон в ушах и хаос из обрывков
разговоров и бесконечных списков и таблиц.
И единственным временем, когда мысли затихали, а в голове не
возникало никаких образов и картинок был секс.
Не важно, что за женщина была под ним. Таковые всегда
находились, чтобы скрасить его досуг, цепляясь за видного мужчину
из-за эффектной внешности и толстого кошелька. Оливера не
интересовали желания партнёрши. Удовлетворяя лишь собственную
похоть, он не считал необходимым интересоваться предпочтениями
очередной любовницы.
Вот и сейчас, Анжела смиренно стояла на локтях у кожаного
дивана, постанывая от резких движений мужчины. Оливер мог бы
различить столько фальши в её дыхании, если бы хоть что-то
соображал в этот момент.
Анжела всегда приходила к нему по первому зову. Порой ему не
было нужды как-то напоминать ей о близости. Часто она сама была
инициаторшей, что несомненно нравилось мужчине. Оливер уже забыл, в
какой момент времени началось это, а чем это может закончится -
думать вовсе не хотелось.
Оторвавшись от женщины, он небрежно поправил подол задранного
платья и шлёпнул её, под возмущённый возглас.
Поднявшись с пола, Оливер дошёл до своего рабочего стола и
рухнул в кресло.
- Ты сегодня какой-то скованный,- выдохнула Анжела,
распластавшись на диване и убирая взмокшие пряди волос с лица.- Или
мне так показалось. Но вообще, ты что-то быстро управился за
сегодня.
Ярко-накрашенные губы женщины хищно изогнулись.
Оливер усмехнулся про себя. Эта женщина никогда особо не гналась
за собственным удовольствием, во всём прислушиваясь к его желаниям.
И его в принципе всё устраивало в этом. Но порой мужчина всё же
удивлялся её податливости и сговорчивости.
Анжела не требовала к себе особого подхода. Лишь постоянно
открытую для неё дверь его кабинета.
- У меня на сегодня назначено собеседование,- нехотя сообщил ей
Оливер, застёгивая мелкие пуговички рубашки. Мужчина не любил
делиться с другими сотрудниками своими планами и списком встреч, но
Анжела занимала несколько обособленную позицию с его точки зрения.
Ему одновременно хотелось и не хотелось доверять этой женщине, и в
силу жизненных обстоятельств мужчина склонялся к последнему.
