– Обычно я пишу пророческие вещи, – сказал Полосатый. – Поэтому избегаю записывать то, о чём думаю.
– Оно сбывается, и надо обдумывать заново? – спросил спутник, стараясь идти в ногу с шагами старшего.
– Да, приходится выдумывать заново, – подтвердил Полосатый. – Записанное сбывается за три года, задуманное за семь лет, а заветное за трижды семь, двадцать один год.
– Почему? – робко поинтересовался их третий товарищ.
Он первый раз был в экспедиции и не привык ещё к здешним правилам.
– Иначе действует сила слова, – пояснил Полосатый. – Когда словами думаешь, события проявляются в твоём темпе, а записанное словами сбывается в темпе того, о ком ты написал.
Полосатый, Стажёр и Ангел были отправлены разбираться с неполадками на станции Мамварийский дуб. Выглядели они в этот раз как матёрый, с коротким плотным мехом полосатый кот, озорная некрупная дворняга и сизокрылый молодой голубь.
Животный облик в экспедициях к людям носили как спецодежду, удобную для работы.
– Надолго? – поинтересовался завскладом Евсеич, решая практический вопрос, какого окраса комплекты выдавать.
Полосатый вспомнил свою предыдущую поездку и подмигнул:
– Предупреждаешь, что Мойровна опять не в духе?
Мойровна заведовала раскроем человеческого облика. За годы труда она свела индпошив людской судьбы к минимуму и поставила на поток стандартные варианты.
Комплектов для женщин было три, различались они устройством брака: можно было заключать священный тройственный союз с одним мужчиной, одной мамой и одной дачей на всю жизнь, судьбосезонно форсить замужами за работой и двумя разными мужчинами или состоять в клубе секонд-хасбэнда и меняться мужчинами, из отношений с которыми выросла, отдавая их донашивать другим.
Комплект для мужчин назывался «добрый мужик без хомута не ходит» и состоял из необходимости два раза сыграть свадьбу, отдать треть заработанного на подарки, налоги и штрафы, ещё треть отдать за жильё и еду, сделать за жизнь минимум два ремонта в квартире, поменять больше трёх машин, дюжину раз оплатить другим людям отпуск и два раза обучение в высшем учебном заведении. Кому когда отдавать, «опция», оставляла пространство, где можно было поиграть вариантами с составом женщин и детей на иждивении. Когда Мойровна была не в духе, она добавляла в комплект двадцать лет труда ещё и на внуков, так что вернуться, быстро управившись с земными делами, не было никакой возможности.
– Стажёра берём с собой, втроём в Дубраве работаем, – уклонился от ответа на вопрос Полосатый.
– Говорят, станция в руинах. И ещё слышал, что пустырь сейчас на месте Дубравы, – понизив голос, заметил Евсеич. – Высохла она.
– Не высохла, скрылась и не показывается людям. Поедем, спросим, не надоело ли ей шарахаться, может, покажется на прежнем месте.
Если бы Дубраву описывали несведущие, они сказали бы про группу исполинских дубов, один из которых раскинулся подобно старинным воротам.
Сведущие сравнили бы её с кольцевой линией метро, соединяющей разные тоннели в одну систему; как метро соединяет тоннели в подземном пространстве, так хронохаб соединял тоннели практик, проложенных во времени.
Знающие называли Дубраву «портал» и отправляли экспедицию, чтобы разобраться, отчего хаб внезапно изменил свою конфигурацию.
Провидящие общались с Дубравой на равных. Полосатый как раз и отправлялся с ней поговорить.