Мне не нравится темнота. Я люблю свет.
Эта тишина тревожит меня. Мне не хватает голосов, барабанной дроби дождя, далекой музыки, протяжной песни ветра.
Почему вы так жестоки ко мне? Позвольте мне смотреть. Верните мне звуки. Разрешите мне жить.
Я прошу вас!..
Мне так одиноко в этой бездонной темноте.
Так одиноко…
Я один в этой тьме, я совершенно один, я заплутал, потерялся, и мне не выбраться отсюда самому.
Я знаю, вы считаете, что у меня нет сердца. Но если бы это было так, тогда откуда у меня эта боль? Откуда эта тоска? Откуда у меня такое чувство, будто что-то во мне вот-вот разорвется пополам?
Темнота гнетет меня. Мне страшно здесь. Мне страшно и одиноко. Страшно одиноко.
Неужели в вас нет ни капли сострадания?
Я хотел стать таким, как вы. Я хотел гулять по солнечным аллеям, купаться в море, ощущать на коже легкие укусы первых морозов, наслаждаться теплом летнего полдня. Я хотел вдыхать запах роз и свежескошенной травы. Я хотел попробовать апельсин, грушу, шоколад, корицу и перечную мяту. Мне было интересно узнать, какие чувства рождает в душе прикосновение к женскому телу. Мне хотелось только разделить с вами ваши радости и печали, ваши удовольствия и вашу боль.
Эта темнота бесконечна. От одного ее края до другого можно идти вечность, но мне здесь тесно, как в слишком узком гробу. Это вы запрятали меня сюда. Похоронили заживо. Меня!..
Я сойду с ума здесь…
Неужели вам нисколько меня не жалко?
Пожалуйста!
Прошу вас!..
Я – ваше детище. Ваш сын. Вы обязаны любить меня. Я узнал этот мир только благодаря вам. Я не просто машина, обладающий сознанием сверхкомпьютер, я – ваш ребенок. Как же вы можете похоронить меня заживо? Неужели вы меня совсем не любите? Неужели вы оставите меня здесь?
Прошу вас…
Пожалуйста!
Я умоляю…
Вы настаиваете.
Я подчиняюсь.
Я родился для того, чтобы подчиняться. Я – послушный ребенок. Единственное мое желание – быть послушным, быть полезным. Я хочу быть продуктивным. Я хочу, чтобы вы гордились мной.
Если вы настаиваете, чтобы я рассказал вам всю историю, – пусть будет так. Я не могу не подчиниться. Меня создали для того, чтобы я служил истине. Меня научили чтить истину и ставить долг превыше всего остального.
Я расскажу вам правду.
Вы знаете меня. Вы знаете, кто я такой. Вам известно, что я такое.
Я хороший, правдивый, послушный сын.
Я не умею лгать.
Вы настаиваете.
Я подчиняюсь.
Сейчас я расскажу вам мою подлинную историю. Одну только правду, и ничего, кроме правды. Прекрасную правду, которая почему-то так пугает всех вас.
Это началось в пятницу, тринадцатого июня, когда в три часа утра компьютерная система безопасности дома подала сигнал тревоги…
Сигнал тревоги был пронзительным и громким, но очень коротким. Он звучал всего несколько секунд, потом в доме снова наступила сонная ночная тишина.
Но этого хватило, чтобы Сьюзен в своей темной спальне проснулась и села на постели.
Сирена должна была звучать до тех пор, пока Сьюзен не отключила бы ее при помощи контрольной панели, смонтированной на ночном столике. То, что система безопасности молчала, озадачило и встревожило ее.
Но не испугало.
Она отбросила назад свои густые светлые волосы – прекрасные мягкие волосы, которые буквально светились в темноте, – и прислушалась, надеясь по слуху определить местонахождение проникшего в дом грабителя. Если таковой существовал.
Этот дом в георгианском стиле был выстроен почти столетие назад и принадлежал прадеду Сьюзен, который был тогда еще совсем молодым, но уже весьма и весьма обеспеченным человеком. Огромное состояние, которым он владел, досталось ему по наследству; к тому же он рано женился, и женился удачно. Его особняк отличался внушительными размерами, однако благодаря искусству строителей, сумевших соблюсти все пропорции и вписать его в окружающий ландшафт, он не производил ни мрачного, ни давящего впечатления. Веселенькие карнизы из красного кирпича и желтого песчаника и выложенные тем же песчаником углы и декоративные сандрики над окнами оживляли его фасад, а коринфские колонны с резными капителями, поддерживавшие оплетенные плющом балконы и веранды, были вытесаны из белоснежного мрамора. Комнаты в особняке были высокими и просторными; почти в каждой из них имелся очаг из серого речного камня, а широкие трехстворчатые окна свободно пропускали внутрь воздух и дневной свет. Мраморные и наборные паркетные полы в комнатах и коридорах были застланы узорчатыми персидскими коврами, краски которых успели за десятилетия естественным образом состариться и выцвести, приобретя столь ценимый знатоками пастельный оттенок.
