1
Спрятаться на большой перемене можно только в двух местах: библиотеке, которая сейчас была закрыта, и в пионерской комнате. Уже несколько уродов толкнули меня плечами так, что чуть-чуть не полетела с лестницы. Но, в общем, если немножечко собраться, смотреть под ноги, не обращать внимания на тычки, то с третьего этажа добраться до пионерской комнаты все-таки возможно.
Старшая вожатая на это время фиг знает, куда убегает – может, общаться со своим женихом, может, в учительскую, может, в магазин, но комната на переменах обычно открыта и без присмотра. Добралась и забилась в любимый закуток между книжным стеллажом и знаменем дружины. Спрятаться там и почитать книжку – самое безопасное.
Вот и сейчас – дойти, зарыться в страницу. Правда, я разрывалась между двумя желаниями – еще раз перечитать главу одной книги, которую знала уже наизусть, или подумать об оленях и дождях.
Олени и дожди. Олени и дожди. Что-то в этом такое вытанцовывалось. Какие-то вибрации начинали колебать пространство между нёбом и горлом. В этом году как будто какая-то железа начала работать. За лето слабость рифмовать все на свете превратилась в острую потребность складывать слова, и эта сила спрессовалась, переродилась в нечто материальное, внутренний орган, который заставлял писать стихи. Они писались пачками, томами, километрами. Иногда даже рука уставала, а они все писались и писались, потому что единственным способом избавиться от них было их записать.
И вот что-то там у них случилось, какое-то электричество между оленями и дождями. Что-то пришло в движение. И теперь они будут цокать и капать у меня в голове, пока я их не запишу. Это даже хорошо. Если сконцентрироваться на словах и вибрациях, они помогают пережить каждый день в школе и игнорировать уродов, которые норовят стукнуть локтями.
Дожди куда-то летели, олени куда-то рвались… И рвались они в загадочную фразу «Бог умер в прошлый четверг». Ага. Оленям туда точно не надо. Значит, олени могут подождать.
И тогда я взяла книжку и начала перечитывать ту самую главу заново. Внимательно рассматривать каждую букву, как будто сам шрифт сможет помочь мне ответить на вопросы, которые я мысленно в нее кричу.
Собственно, книжка в доме появилась совершенно случайно. Ее папа привез из Афганистана – в одной коробке с антологией японской прозы, сказками «Тысячи и одной ночи» и трехтомником Мариэтты Шагинян. Папа не очень умеет выбирать книги. У этой на обложке был нарисован американский флаг, а автора звали Генрих.
И там, буквально на первой странице (а предисловия я никогда не читаю), я обнаружила свидетельства: оказывается, они существуют. Где-то там в неизвестном Нью-Йорке живут мужчины и женщины, которые носят длинные волосы и браслеты, презирают размеренную жизнь, в которой после школы человек обязательно идет в институт, а после института на работу. Там есть люди, которые мало того что произносят слово «бог», они еще о нем разговаривают. Они говорят о любви. «Занимайтесь любовью вместо войны», – говорят они. Оказывается, они есть. Существование этих самых людей занимало меня в данный момент больше, чем олени и дожди. Где они? Если они здесь, в Москве? Можно ли их найти? Я же оттуда, из того мира. Я не знала об их существовании. А сейчас чувствую себя подкидышем в этом мире. Я тоже хочу про цветы и любовь! Если бы только понять, где их искать…
Но, блин, опять помешали. В пионерскую ввалились старшеклассники. Кто-то пихнул книжку, она вылетела у меня из рук и приземлилась почти на середине комнаты. Никакой фантазии у людей. Сколько можно ржать над одним и тем же трюком?
Я уже подняла книжку и была готова заползти на место, как в комнату вошел мальчик. Ну,
