Лиза была невидимкой. Не в том смысле, что она могла исчезнуть по желанию – хотя иногда ей этого очень хотелось. Нет, она просто умела становиться очень-очень тихой и маленькой, чтобы никто не заметил, не окликнул, не заставил привлекать к себе внимание. В этом большом, шумном мире ее уголок был островком почти беззвучного существования.
Сейчас этот островок – ее комната. Солнечный луч, пробившийся сквозь листву старого клена за окном, медленно полз по стене, освещая акварельные рисунки птиц и цветов. Лиза сидела на подоконнике, поджав ноги, и наблюдала за воробьями, устроившими шумную перепалку на ветке. Даже их чириканье казалось ей громким, но это был естественный шум. Как шелест листьев или мирное тиканье старых настенных часов в гостиной. Такие звуки она терпела. Иногда даже любила.
Совсем другое дело – звуки резкие, внезапные, неконтролируемые. От них сжималось все внутри, сердце начинало колотиться, как бьется испуганная птица в клетке, а в горле вставал колючий ком. Звонок с урока. Грохот упавшей на пол металлической линейки. Резкий смех одноклассников за спиной. Гром. Даже слишком громкий голос учительницы мог заставить ее вздрогнуть и съежиться, желая провалиться сквозь землю.
Вот и сегодня в школе был «день тревоги». На большой перемене кто-то из старшеклассников уронил целую стопку учебников прямо в холле. Грохот был оглушительный, как взрыв. Лиза, стоявшая неподалеку, вжалась в стену, ощутив, как знакомый холодок страха пробежал по спине. Она зажмурилась, стиснула руки в кулаки и ждала, пока гул в ушах не стихнет, а сердце не перестанет выпрыгивать из груди. Когда она открыла глаза, вокруг уже никого не было – все разошлись по своим делам, даже не заметив ее бледного лица и дрожащих пальцев. Как всегда.
Теперь она была дома. В безопасности. Тишину нарушало лишь тиканье часов да далекий гул машин за окном – приглушенный, как шум моря в раковине. Лиза взяла с полки толстый альбом с рисунками животных. Особенно ей нравились собаки. Разные: большие и маленькие, пушистые и гладкие. Она аккуратно перелистывала страницы, останавливаясь на каждом изображении. Нарисованные псы смотрели на нее преданными глазами.
«Вот бы такого друга! – подумала она, проводя пальцем по контуру нарисованной овчарки. – Того, кто всегда рядом. Кто понимает без слов. Кто не кричит…».
Она вздохнула. Реальность была другой. Собаки во дворе часто лаяли – громко, пронзительно. От этого звука ей тоже хотелось спрятаться.
Дверь в комнату тихо приоткрылась.
– Лиза? – послышался мамин голос, нарочито мягкий, будто она боялась ее спугнуть. – Ты дома, Солнышко? Как школа?
Лиза кивнула, не отрываясь от альбома.
– Хорошо, – прошептала она так тихо, что мама, наверное, не расслышала, но поняла по кивку.
Мама вошла, поставив на стол чашку с теплым какао. Она выглядела усталой, но улыбалась.
– Папа сегодня задержится на работе, – сказала она, поглаживая Лизу по волосам. – Ужинать будем вдвоем. Хочешь, омлет сделаем?
– Угу, – тихо ответила Лиза.
Мама постояла еще мгновение, глядя на дочь, на ее рисунки.
– Красивые собачки! – ласково заметила она. – Может, когда-нибудь… ну, подумаем.
Лиза знала, что это «может, когда-нибудь» звучало уже много раз. Родители были добрыми, но вечно занятыми – работой, делами, какими-то взрослыми проблемами, о которых ей не рассказывали. Они переживали за ее стеснительность, советовали «больше общаться», но не понимали, как оглушительно громок для нее этот мир. Как страшно в нем быть заметной.
– Спасибо за какао! – прошептала Лиза, когда мама уже выходила.
Дверь закрылась, оставив ее снова наедине с тиканьем часов, шелестом листвы за окном и страницами альбома. Она отпила глоток сладкого, теплого какао. Оно согревало изнутри. Взяла карандаш и на чистом листе начала выводить контур еще одной собаки. Не идеальной породистой красавицы, а какой-то… обычной. С умными глазами и чуть висячим ухом. Друга. Того, кто поймет ее тишину. Кто будет рядом, когда страшно.
