– Лёв мой… – игривый горячий шёпот. – Мяу…
От её голоса прошивает до самого основания.
Кошка моя любимая!…
Но вместо упругих бёдер мои руки сжимаю одеяло, втрамбовывая его туда, где всё требовательно ноет.
– Доброе утро, что ли?… – сокращаюсь я с мучительным стоном.
Распахиваю глаза. В груди спазм от понимания того, что это недостижимая реальность – "мяу", все те сладкие шалости и наш кипяток, которые следовали когда-то после. Для меня – недостижимая, а какой-нибудь козёл наслаждается моей Кошкиной. Возможно, прямо сейчас. Потому что давно она не моя, да.
Большим пальцем на автомате ищу свою обручалку на безымянном. Откуда ж ей там быть? Наотмашь вколачиваю кулак в постель. Дайте кого-нибудь убить, а?
Дрянь…
Мучает меня до сих пор. Сколько лет уже прошло.
Отвали от меня! Пропади пропадом! Снится, зараза такая…
Иду в ванную. По дороге заглядываю в зеркало, проводя пятерней по взлохмаченной шевелюре. Натянуто улыбаюсь, прикасаясь к ямочке на щеке. Она тащилась от них…
В зажим зеркала вставлена визитка. Это одной интересной дамочки. И вообще, я планировал сегодня загул. Но после сна настроения нет, и от этой еще вчера будоражащей мысли словно отморозило.
Сминаю визитку в кулаке.
Нахрен баб… Всех! Отосплюсь лучше.
Морщусь от слишком громкого и настойчивого звонка в дверь. Надо сделать звук потише.
Еще не вырвавшись полностью из эмоций сна, плетусь к двери. И, недовольно хмурясь, открываю. У меня вообще-то выходной. Кого принесло в такую рань?
За дверью – жена моего соседа снизу и сослуживца Кролькова – Галина, с рыдающей дочкой Милой. По лицу Милы – красные пятна…
– Что случилось? – с недоумением и тревогой смотрю на них.
– Лёва… – жалобно сводит она брови, косясь на Милу. – Спасай.
– Мм?…
Галина протягивает мне коробку, которую держит в руках. Машинально забираю.
– Понимаешь, купили Миле вчера суриката. А у нее такая тяжёлая аллергия, что даже супрастином снять не могу.
Заглядываю в коробку. Оттуда выныривает плоская голова с двумя внимательными черными глазами. Утыкаясь своим любопытным носом в мой.
– Оу! – от неожиданности дергаюсь назад.
– Не на улицу же его. Он теплолюбивый…
Мила начинает рыдать громче и убедительнее.
– Мы ему хозяев ищем. Пусть денек у тебя побудет, а? – умоляюще просит Галина.
– Он вещи мне не погрызет?
– Нет… он домашний, ручной. И совсем непакостный.
– Ладно, не плачь, – треплю по голове рыженькую девчонку, перехватив коробку под мышку. – Пусть денек потусуется твоя животинка.
– Это Гаврюша… – заикается она, горько подвывая.
– Гавр, значит. Ну пойдём завтракать, Гавр.
– Лёва! Спасибо! Я так благодарна!
– Да ладно…
Галине отказывать грех, быть женой Кролькова – это само по себе уже наказание.
Закрываю дверь. Заношу коробку на кухню. Гавр подозрительно нюхает воздух. Забираю кусок яблока с тарелки.
– Держи.
Берет своими короткими лапками.
Нажимаю кнопку на кофеварке.
Сурикат грустно смотрит на яблоко, не спеша пробовать.
– Вот так бывает, братан. Когда любишь до истерики, но, мля, аллергия или несварение на какую-то важную деталь. И вместе быть – не вариант. Ешь, давай…
Мы синхронно без аппетита откусываем каждый от своего куска яблока.
– И хоть прав ты, хоть Лев ты, хоть сурикат. Такие дела…
