– Я убираю ширму, – предупреждаю Киру, которая грациозно растянулась на боку, подпирая белокурую голову рукой, и тащу ширму в сторону, создавая как можно больше шума.
Кира прерывисто вздыхает, но не протестует. Сейчас в ее воображении она почти обнаженная перед толпой мужиков, которые пристально ее разглядывают и делают наброски на своих полотнах. На деле же ширма была не одна, и девушка все так же скрыта от сальных мужских взглядов, только она об этом не знает и буквально сочится смущенными эмоциями.
Наблюдаю, как румянец красит ее щеки, спускаясь на шею и грудь, как мотылек часто дышит от волнения, не подозревая, что всё так же наедине со мной сейчас.
– Успокойся, художники привыкли рисовать с натуры, они внимания не обращают на личность, – подливаю масла в разгорающийся костер, с удовольствием глядя, как кончик розового языка обводит пересохшие губы. Так и хочется помочь ей увлажнить ротик, провести по маленькой красивой губе своим языком. Склоняюсь к самому ее лицу, чтобы воплотить задуманное. – Тем более тебя здесь никто не знает…
– Можно еще немного оголить второй сосок? – раздается хриплый мужской голос из зала, там помощница моя показывает вопросы на карточках, которые нужно произнести художнику вслух. Откладываю ласки.
Чужой голос действует на Киру, ее будто плеткой задели, она вздрагивает, отчего простыня немного съезжает, открывая моему взору второй возбужденный сосок, не могу налюбоваться этой истинной красотой. Я еще больше отодвигаю белую ткань.
– Так? – спрашиваю, обернувшись в сторону зала.
– Да. И будьте любезны, ножку немного подвиньте, а гроздь красного винограда положите на лобок девушке.
– Ок, – проделываю все запрошенные манипуляции, попутно касаясь шелковой ткани белых трусиков в том месте, где находится клитор. Мотылек закусывает губу, боясь испустить стон.
– Я сейчас тоже буду тебя рисовать, – шепчу девушке с завязанными глазами, – но у меня нет мольберта и бумаги, есть только кисти и краски из шоколада. Поэтому рисовать буду прямо на твоем теле. Лежи смирно, иначе получится некрасиво.
Легкий кивок головой, и язычок снова касается нижней губы. Срываю спелую сочную ягоду винограда и выдавливаю сок на самый кончик языка. Почувствовав сладость, Кира ловит капли, соблазнительно открывая рот.
– А можно простынь совсем убрать? – спрашивает другой мужчина, судя по голосу совсем молодой. – Лучше побольше винограда разложить… и бутылку вина поставить у животика.
– Гога с перебрал вчера, опохмелиться мечтает! – сразу несколько мужиков смеются шутке.
Тяну простынь, полностью открывая обнаженное тело мотылька, она же вцепилась в край, как в спасительный круг и шипит на меня. Смешно, я упиваюсь ее эмоциями, которые смешиваются с моими, возбуждающий коктейль разливается по венам. Я уже готов раскрыть все Кире, но впереди самая интимная часть игры. Выхожу из-за ширмы, делаю знак Оксане, помощнице моей.
Через минуту она приносит кисти и маленькие термоса с теплым растопленным шоколадом разных цветов. Классическая музыка затихает, раздается другая, сексуальная, которая будоражит кровь, заставляя кожу покрываться мурашками. Она гораздо громче. Так нужно, чтобы Кира не услышала, как мужики с кисточками уходят прочь. Оглядываю зал, мы с моей девочкой остаемся совершенно одни.
Теперь и я берусь за дело, макая кисточку в теплый шоколад, рисую на белом девичьем теле замысловатые узоры, едва сдерживая вожделение, так и рвущееся наружу. Хочу ее, уже на грани, едва сдерживаю себя. Но я просто обязан довести игру до конца, поэтому протяжно выдыхаю и стискиваю зубы.
