Небольшое одноэтажное здание
фельдшерско-акушерского пункта в забытой Богом и людьми глубинке с
заметенными проселочными дорогами светился черными эмоциями тоски и
ужаса. В небольшой перевязочной и по совместительству родильном
зале почти сутки мучилась молодая женщина.
Она устала, очень устала от
выматывающей боли, волнами захватывающей все ее тело. Устала от
физического напряжения. Устала от страха. Мокрое от пота лицо
раскраснелось, мелкие пятнышки кровоизлияний покрыли щеки и лоб
женщины. Пересохшие губы трескались на высоте крика. Последние
полтора часа были просто невыносимыми, и она умоляла сделать хоть
что-нибудь, хоть как-нибудь облегчить ее состояние. Стоящая рядом
молодая девочка Милочка, недавно закончившая колледж, жалостливо
вытирала лоб роженицы и уговаривала потерпеть. Совсем немного,
чуть-чуть, капельку. Она и терпела со вчерашнего дня, иногда светло
и тепло надеясь, что все будет хорошо. Что она сможет родить сама,
что скоро ее муки прекратятся.
Милочке самой было очень страшно.
Если бы она знала, что будет настолько не готова к такой практике,
то ни за что бы не согласилась ехать в район на три года за
гос.поддержку в приятном денежном эквиваленте.
Надеялись все. И та самая
фельдшер-акушер, работающая в этом отдаленном поселке всего
полгода, надеялась, что они справятся, и что вызванный врач из
областной больницы по санитарной авиации доберется до них, несмотря
на нелетную погоду и непроезжие пути.
Надеялась санитарка тетя Клава, что
разродится без проблем беспутная дочка соседки, приехавшая в
деревню из города на сносях и так невовремя, в самый разгар
непогоды, начавшая рожать.
Надеялась и мать роженицы, молясь
перед темной старинной иконой в красном углу рубленной избы,
поставленной еще ее дедом.
Однако с каждой мучительной схваткой,
с каждым завыванием ветра за окном, с каждым оборотом минутной
стрелки по циферблату, надежда становилась все меньше.
Неожиданно в коридоре послышался
какой-то шум и в небольшую родовую широко распахнулась дверь. В
комнату решительно вошла невысокая женщина с улыбающимися
серо-голубыми глазами, принеся с собой запах мороза. Поправив на
носу маску, она приблизилась к роженице и легко провела рукой над
телом женщины от макушки и до пяток.
- Я Ольга Александровна. Врач из
областной. Что у вас тут? – спросила она негромко у растерявшейся
фельдшерицы.
- Я слабость родовой деятельности
поставила. И стимулируем роды уже четыре часа.
Удивленно выгнувшаяся бровь в ответ
заставила девушку напрячься в ожидании нагоняя за ошибку, как
бывало раньше на практике в колледже.
- И что? Польза есть? – в голосе
врача проскочила легкая насмешка.
Фельдшер отрицательно покачала
головой, стыдливо опустив глаза. Девушка не знала куда деть руки,
внезапно ставшие такими лишними, и от этого ощущения еще больше
растерялась.
Ольга Александровна хмыкнула и
ободряюще коснулась ладошкой руки фельдшера.
- А все потому, что это не
слабость. Это мышца матки внизу сокращается неправильно и
вместо того, чтобы растягиваться, она зажимается и не дает выйти
ребенку наружу. Стимуляцию окситоцином отключай, Людмила.
Бестолковое это занятие. Только хуже делает, - врач повернулась к
прислушивающейся женщине и улыбнулась. - Сейчас все поправим,
не пугайтесь.
Вымыв руки, и даже не надев перчатки,
она положила холодную ладонь на лоб исстрадавшейся роженице. Боль,
терзающая хрупкое тело отступила, подарив захлестывающее ощущение
безопасности и покоя. Удовлетворенно кивнув, Ольга перенесла руку
на напряженный живот. Прохлада, идущая от тонких пальцев, проникала
внутрь, снимая напряжение. В какой-то момент роженице, да и девушке
фельдшеру вдруг показалось, что пальцы доктора мягко светятся.
