Иван с детства не ладил с зеркалами.
Вернее, это они не выносили его присутствия. Он зеркала и пальцем
не трогал, а они почему-то покрывались трещинами, бились, выпадали
из рам, лопались или вообще взрывались, брызжа во все стороны
осколками. Если не случалось в этот момент свидетелей Ваниной
невиновности, ему частенько доставалось на орехи за предполагаемое
хулиганство и злонамеренное вредительство. Когда Иван вырос, он
понял, что в таких ситуациях легче сразу принять на себя вину за
несчастный случай, чем пытаться доказать свою непричастность. Тем
более со временем глубоко внутри у него вызрело чувство, что это
всё неспроста — он вправду виноват. Возможно, у него такой вот
поганый экстрасенсорный дар — зеркала бить, без умысла, на
подсознательном уровне? Впрочем, он уже и на вполне сознательном
уровне эти злосчастные стекляшки крепко невзлюбил.
В последний будний день 2017 года
зеркала опять устроили ему подлянку.
Иван по просьбе начальника задержался
на работе подольше. Начальник тоже не сбежал готовиться к
празднику, они вдвоем сидели в кабинете и обсчитывали срочный и
сверхвыгодный заказ, поступивший, как водится, в крайнюю минуту.
Слишком долго с расчетами не задержались, всё успели проверить и
перепроверить, выискивая ошибки. Подготовили бумаги, чтобы после
праздничных выходных не ломать похмельные головы, а сразу запустить
заказ в производство. В общем, покинули кабинет оба довольные
жизнью, работой и друг другом, заперли пустой офис на неделю
законных каникул — и на лифте поехали вниз, где в вестибюле маялся
охранник, один-одинешенек на всё вымершее здание.
Еще в лифте Ваня немного напрягся —
он предпочитал избегать этой коробки, ползающей между этажами,
всегда бегал по лестницам. Но раз шеф сказал «поехали», значит
поехали. Ваня с опаской глянул на свое отражение в темном зеркале,
украшенном геометрическим узором: рожа перекошена от застывшей
улыбки, в глазах ожидание подвоха. Однако стенки кабинки оказались
сделаны из зеркально отполированного металла, не из стекла, и Ваня
выдохнул с неимоверным облегчением. Благо начальник ничего не
заметил, увлеченно болтая о припасенных для своей дочурки подарках
и нахваливая себя за то, какую огромную елку он самостоятельно
установил у себя в квартире.
— …Всё сам, Вань! Вот этими руками!
Не пришлось звать на помощь ни специалистов, ни тестя!
Иван вежливо покивал, улыбаясь. Живо
вспомнилось, как год назад начальник жаловался всему коллективу,
что тесть ржал над ним, как конь, когда в разгар хороводов
поставленная им кое-как и криво елка всё-таки свалилась на
гостей.
Улыбка на лице Ивана снова стала
перекошенной, когда на выходе из лифта начальник пошел в сторону
главного выхода.
— Ну, Сан Саныч, до свидания и с
праздниками, — пробормотал Ваня в спину шефу, намереваясь дать
стрекоча. — Я, как обычно, через черный ход, пожалуй, там до
трамвайной остановки два шага.
Начальник обернулся, натягивая
перчатки:
— Ты куда? Какой трамвай, если мы
договорились, что я тебя подброшу?
Ваня замер, всем существом противясь
необходимости идти через парадный зал вестибюля, где стены украшали
зеркала трехметровой высоты. И главная загвоздка была в том, что
начальник гордился этими зеркалами так, словно устанавливал их
собственноручно. Пусть их офис занимал только часть третьего этажа,
в собственности шефа было всё здание, остальные «углы» он сдавал
внаем.
Но Ваня до озноба знал, чем может
обернуться его дефиле через зеркальный зал.
— Иван, там уже заперто! Сан Саныч,
только вас двоих ждем, чтобы сигналку везде включить, —
окончательно вогнал его в тоску громкий окрик охранника.
Выхода не было — выход был только
один. Ваня втянул голову в плечи и стал торопливо стягивать с себя
недавно надетую куртку.
