Я бегу.
Бегу, будто от этого зависит всё. Может, так и есть.
Ветки хлещут по лицу, царапают щёки, оставляя тонкие, жгучие следы. Лес дышит вокруг глухо и тяжело, как зверь, затаившийся в темноте. Фонарик в дрожащей руке пляшет по кустам, выхватывает куски деревьев, мозаики веток, глиняную грязь под ногами. Тени скачут, будто тоже мчатся за мной.
Дышу рвано. Горло саднит, лёгкие горят огнём. Волосы сбились, прилипли ко лбу, к вискам. Кажется, если я сейчас остановлюсь – просто упаду и не поднимусь. Но я не могу. Я не имею права.
Страх, липкий и осязаемый, стягивает грудную клетку. Не отпускает. Он идёт рядом, шагает в такт моим шагам, дышит мне в шею.
Назад нельзя.
Вперёд – неизвестность.
Я не знаю, что будет, если они догонят. Что они со мной сделают.
Что он со мной сделает.
Я видела его взгляд через прорези маски. Видела хищный блеск его глаз.
Под ногами – корни, камни, обрывки тропы. Я оступаюсь, почти падаю, но ловлю равновесие и продолжаю бежать. Через мокрые кусты, через хруст сухих веток, через темень, от которой по спине льётся холодный пот.
Пульс ревёт в висках. Где-то вдалеке кричит птица, слишком резко для этой ночи. Я не могу разобрать – это просто крик… или сигнал.
Я продолжаю бежать. Если это сон – пусть он закончится.
– Вот возьми, Анастасия, – декан ставит передо мной чашку горячего чая, я машинально обхватываю её руками, ощущая, как пальцы через пару секунд начинает жечь.
Но я терплю. Так они хотя бы не дрожат. Чего нельзя сказать о всём остальном теле.
Подношу чай к губам и делаю глоток. Зубы стучат по стеклу.
Вадим Анатольевич, задумчиво вздохнув, подходит к окну. Но там уже никого нет на улице. Он ушёл. Снова довёл меня до трясучки и свалил.
– Мне очень жаль, Вадим Анатольевич, я… – сглатываю и слёзы снова подступают к горлу.
Это уже третья сорванная мною лекция за последние две недели. Третий раз меня бросает в ступор, когда я вижу за окном Беляева – своего бывшего мужа, с которым мы прожили всего три месяца в браке, и который оказался полным психопатом и никак не перестанет преследовать меня, сколько бы я не обращалась за помощью.
– Настя, ты же понимаешь, что каждый раз прикрывать я тебя не смогу, – голос декана серьёзен. Но злости в нём не слышно. Скорее горечь. – Студенты… уровень нашего университета не предполагает таких нарушений.
– Знаю, – закусываю губы. – Я знаю, Вадим Анатольевич.
Рублёв Вадим Анатольевич – декан нашего факультета истории и археологии и давний друг моего отца. Он взял надо мной шефство ещё когда я поступила в университет в память о своём друге, когда-то пропавшем без вести в одной из экспедиций на Севере. Он же курировал мою кандидатскую и взял под своё крыло, когда я решила остаться преподавать в университете.
Рублёв разворачивается и смотрит на меня несколько секунд очень внимательно, буквально в душу заглядывая. Потом снимает очки и сжимает переносицу, прикрыв глаза.
– В полицию писала заявление?
– Конечно, – рваный вздох вырывается без контроля. – Уже раз пять. И вызывала. Но… они ничего не могут сделать. Дважды забирали его, а потом отпускали. И он снова приходит. Ждёт под подъездом, возле университета, а ведь больше я никуда уже и не хожу… В полиции говорят, что раз физический вред не причинён, то они ничего сделать не могут.
Вадим Анатольевич качает головой и хмурится. Снова смотрит в окно, как будто решается на что-то, а потом садится в своё кресло и складывает руки на столе, глядя на меня очень серьёзно, и долго молчит.
– Настя, – наконец произносит он. – Есть один вариант.
Я резко поднимаю на него взгляд.
– Но я, признаться, сомневаюсь. Это… не совсем простое решение.
– Я уже готова на любое, – сжимаю пальцы на кружке сильнее. – Даже уехать думала. Просто исчезнуть, пока не случилось непоправимое. Но… куда? Таким трудом получить место в МГУ и… так всё бросить? Да и найдёт он, куда бы я не сбежала.
