Айрин открыла глаза, разбуженная тонкими лучами утреннего света, которые пробивались сквозь щели в деревянных ставнях её маленькой комнаты. Воздух был прохладным, пропитанным ароматом росы, что оседала на траве за окном, и едва уловимым запахом свежего хлеба, доносящимся из деревенской пекарни. Она лежала неподвижно, прислушиваясь к звукам пробуждающегося Калмера: щебет птиц, шорох листьев под лёгким ветром, редкое кудахтанье кур в загоне за домом. Её комната была скромной, но тёплой: стены из грубо обтёсанного дерева хранили следы топора, покатый потолок, покрытый соломой, слегка поскрипывал, а узкое окно с чуть кривыми стёклами пропускало свет, отбрасывая пятна на пол. На стене висел гобелен, сотканный её матерью, Лейной – изображение эфирных существ, парящих среди звёзд, их формы были вытканы серебристыми и синими нитями, мерцающими в утреннем полумраке. Это было напоминание о легендах, которые вплетались в жизнь их семьи, словно нити в ткань.
С лёгким вздохом Айрин откинула шерстяное одеяло, грубое на ощупь, но согревающее, и спустила ноги с кровати. Половицы холодили босые ступни, отдавая лёгкой сыростью, когда она встала и потянулась, ощущая, как скованность в мышцах – отголосок вчерашнего дня, проведённого за работой с матерью и отцом – медленно растворяется. Она быстро натянула простую льняную тунику, чуть потёртую на локтях, и брюки, завязав пояс старым кожаным шнурком, который уже начал трескаться по краям. Затем, тихо ступая, вышла в главную комнату их дома.
Там уже сидела Лейна, склонившись над ткацким станком. Ритмичное постукивание челнока, скользящего между нитями, наполняло пространство звуком, знакомым Айрин с детства – звуком, который убаюкивал её в долгие зимние вечера. Мать подняла взгляд, заметив дочь, и её лицо осветила тёплая улыбка. Морщинки вокруг её глаз, тонкие, как паутина, углубились, но в них было столько мягкости, что Айрин невольно улыбнулась в ответ.
– Доброе утро, Айрин, – сказала Лейна, её голос был мягким, с лёгкой хрипотцой, как у человека, привыкшего напевать старые песни за работой. – Хорошо спала?
Айрин кивнула, хотя её сон был беспокойным – смутные образы, тени и голоса мелькали в голове, ускользая, как дым, стоило ей попытаться их поймать. Лёгкая тревога, как тень, притаилась в груди, но она не хотела тревожить мать.
– Да, мама, – ответила она, подходя ближе. – Что ты плетёшь?
Лейна указала на ткань, которая медленно вырастала на станке. Нити переплетались в сложные узоры, похожие на письмена, которые Айрин видела на древних камнях у реки.
– Это для фестиваля, – пояснила мать, её пальцы ловко двигались, направляя челнок. – Смотри, эти линии – молитвы эфирным стражам.
Айрин наклонилась, разглядывая узоры. Завитки напоминали изгибы рек, острые пики – горные хребты, окружавшие Калмер, а круги, большие и малые, символизировали солнце и две луны, что сияли над их миром. Её пальцы скользнули по шершавой поверхности ткани, ощутив тепло, впитанное от рук матери, но в душе шевельнулось сомнение – тонкое, но настойчивое, как шип, застрявший под кожей.
– Красиво, – сказала она тихо, её голос был чуть задумчивым. – Ты правда думаешь, что эфирные слышат наши молитвы?
Руки Лейны замерли на мгновение, челнок остановился в воздухе. Она посмотрела на дочь с лёгкой грустью в глазах, её губы дрогнули, прежде чем она ответила.
– Я верю, что да, в своём роде, – сказала она, её голос был ровным, но в нём чувствовалась глубина, как в старой песне. – Наши предки учили нас чтить их, поддерживать баланс, который они охраняют. Это часть того, кто мы есть, Айрин.
Айрин закусила губу, ощущая, как сомнения растут, словно семена, упавшие в плодородную почву. Она никогда не видела эфирных – ни их сияющих форм, о которых пела Мира, ни следов магии, что, по слухам, текла в их жилах. Всё, что у неё было, – это рассказы да узоры на ткани, сотканные матерью. Но огорчать Лейну не хотелось, поэтому она лишь кивнула и села рядом, подвинув низкий табурет, чьи ножки слегка поскрипывали на неровном полу.
