Часть 1. Не подставь брата
Весна 2020 года в Москве не задалась. То дождь, то снег. То холодный мерзкий ветер. То разрастающаяся из Европы, Америки и Азии паника. Пандеминимум пока ещё не превратился в пандемаксимум, но уже пожирал человеческие мозги.
Алекс, встрёпанный после разговора с отцом, зашёл в пустынное вьетнамское кафе и задумчиво побрёл в дальний угол за ширму. На беззвучном экране телевизора бульдозер сваливал в братскую могилу тысячи искорёженных манекенов. Брат уже сидел на чёрном диване и лениво теребил меню в чёрной рамке. Дурное отражение. Вроде такой же высокий и чернявый, но борода слишком ухоженная. А от клетчатого спортивного костюма и винтажных роговых очков у любого стилиста случилось бы семяизвержение. Даже у тощей, фригидной бабы.
– Хай! Как сам? – бросил брат, наугад протянув руку.
Даже головы не поднял.
– Херово, Майк, – зачем-то протянул Алекс, шлёпнул по подставленной ладони и сел напротив. – Батюшка поставил условие, – не став тянуть резину, сообщил он. – Денег на раскрутку группы получим, только, если вернусь в грёбаную семинарию.
– И чё? – наконец взглянув на брата, уточнил Майк. – Она же всё равно закрыта на карантин…
– Через плечо…
– Не ругайся, Елисей, ты же будущий служитель господа…
– Иди в жопу! И не называй меня так больше, Мишенька!
Майк пожал плечами, но провоцировать брата больше не стал. Он и от собственного имени не фанател, а уж от Елисея и подавно. Их дорогой батюшка вычитал его в книге. Замшелый еврейский пророк, прославившийся тем, что проклял потешавшихся над ним детей. Потешавшихся?! Это слово покруче «монстрофилии». Сразу чувствуется, что дальше начались сплошные извращения, направленные против детей. Отсюда вопрос: «Зачем так называть сына»? Имя и в ранние то годы высаживало, а после школьной порнушки Пушкина «О спящей тёлке и семи качках» окончательно изогнулось в клеймо. Королевичем, с характерной картавостью, брата называли даже преподы.
– Я, в семинарию, не вернусь! – рубанув ладонью ни в чём не повинную атмосферу, выплюнул Алекс.
– Тогда группе хана, – с унылым смешком протянул Майк. – Видишь же, что творится? В чартах одни хачи. Заработали на помидорах, теперь на тупых подростках наживаются. А мы с тобой уже у самого ануса. У нас ни витаминок, ни половин-ОК, ни батюшкиного бабла, – он подпёр подбородок кулаками и просительно уставился на брата. – Хоть вид сделай, всё равно же закрыта…
– Нет!
Они замолчали, и повисшее в ароматах вьетнамской кухни напряжение, разрушил только с трудом протолкавшийся сквозь него официант. Он, улыбаясь, показал пустой блокнот и демонстративно приготовил карандаш. По-русски, самый настоящий вьетнамец, нихрена не понимал, но умасливанию клиентов языковой барьер не мешал.
– Нихао! – бросил Майк. – Фо-бо.
– Кон нитти ва, – поддержал брата Алекс. – Фо-га.
Китайское и японское приветствия сказали на автомате, давно уже привыкли так общаться в этом заведении, «Тяо» почему-то не прижилось. Да и выбор супов традиционный: много, сытно и недорого. Батюшка деньгами не баловал.
Официант тоже, как обычно, поднял раскрытую ладонь, по которой они всегда хлопали, но тут же убрал, виновато поведя плечами. Эпидемия требовала послушания: трогать друг друга, даже за руки – не толерантно: «Здоровайтесь локтями, туфлями и мысл́ями». Вот и новый хит! Такие бы писать, чтобы девочки писались, а не перепевать Кипелова, о котором уже мало кто помнит.
Официант скрылся за дверью на кухню, и Майк выглянул из-за бамбуковой циновки-ширмы. Зал так и остался пустым. Только кричал в безумном патриотическом порыве стандартный, 84 на 60 см, агитплакат: «Правильнее спасти одного вирусного, а не двух сердечников!». И медсестра с фонендоскопом в белом халате, из-под которого призывно выглядывали голые коленки, предлагала ударить по подставленной ладони в перчатке, чтобы скрепить договор и подтвердить, что один к двум нормальный размен.
