Было время, когда Бологое с грустной иронией называли 101-м километром. Сюда съезжалась на выживание изгнанная из наших столиц интеллигенция, не прошедшая отбор у властей на благонадежность. Застревали, приживались, находили работу, уходили с холстами писать несказанной красоты закаты на бологовских озерах, сочиняли стихи под неугомонный перестук железнодорожных составов. Еще лечили людей. Учили детей. Учили хорошо. Добрая половина их учеников обязательно поступала в институты и университеты, а больше всего по традиции – в Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта. Кто-то мечтал стать начальником Бологовского отделения Октябрьской железной дороги. Но последние выпускники теперь уже Петербургской академии железнодорожного транспорта с трудом могли устроиться хотя бы осмотрщиками вагонов. Реформы на транспорте разорили Бологовский железнодорожный узел. Во многом разорили и души.
И все-таки привычный перестук колес на станции по-прежнему настигает повсюду, в какой бы точке не застала минута покоя. Стоит лишь вслушаться, он тотчас надвигается, тяжело ворочаясь и скрежеща по металлу длинным товарным поездом или легко отстукивая на стыках быстрым экспрессом. По этим звукам каждый бологовец без труда узнает, подходит ли к перрону электричка, ползет ли товарняк, тащит ли на горке маневровый тепловоз тяжелые вагоны или резво летит «Аврора».
В Бологое все по-прежнему крутится-вертится вокруг железной дороги, затихая и умиротворяясь лишь ближе к озерным берегам. Здесь и станция, и город расположились между озерами, и люди существуют между озерами и железной дорогой.
«Что бы ни случилось в мире, в стране, с нами – время течет неостановимо, вовлекая в свое течение мятежи и свадьбы, президентов и художников, судей и пророков», – как точно подметил черты родного городка Виктор Сычев.
С суетой незатейливого быта бологовцев смиряет величие теней, прошедших до них по этим берегам. Симоновская строка «…и встретимся где-нибудь в Бологом» особым компостером отметила свидание с городом, а раньше просто с железнодорожной станцией, а еще раньше с сельцом Бологим Его величество императора Александра II, наезжавшего сюда на охоту, Керенского, Рериха, проводившего раскопки древних стоянок. В Высоком венчался Пущин. Не счесть имен литераторов и их героев, подобно Вронскому и Анне Карениной, отряхивавших со своих ног пыль вокзальных перронов, гостивших здесь у друзей.
Всему подивилась здешняя земля за пятьсот с лишним лет, что прошли со времени первых упоминаний о бологовском погосте над озером Бологим. И прежде чем бологовцы стали готовиться к этому достопочтимому юбилею, практически впервые обобщил собранные исторические материалы, которые потом вышли отдельной книжкой «Меж двух столиц», написанной удивительно легко и тонко, неутомимый и талантливый исследователь-краевед, художник, журналист, поэт Виктор Сычев.
Краеведение стало любимым занятием многих поколений бологовцев. Не знаю, под какую стать подойдет учитель рисования, художник Борис Яковлевич Перхалев: политиком или идеологом язык не повернется его назвать, но он сыграл огромную нравственную роль в становлении исторического сознания своих земляков. Вначале его почитали как юного разведчика, сбежавшего на фронт, когда бои шли под Валдаем. Потом горожане узнали его как художника Бологовского народного театра и с нетерпением ждали каждой его новой выставки. На последней он появился уже на костылях: врачи, не в силах сладить со старыми ранениями, «оттяпали» ногу. Но всегда по-доброму лучились его глаза из-под ершистых бровей, и каждый раз находились все новые и новые увлекательные рассказы о бологовских знаменитостях, историями о которых были полны его домашние архивы.
