Вместо пролога.
Где-то на другом объекте
– Пётр Фёдорович Лещук-Смирновский, – представился высокий мужчина с бородой и пронзительными глазами. На вид ему было чуть больше сорока пяти, руки пианиста, лоб Архимеда и борода Хэмингуэя. Присутствие такого человека в строительном вагончике можно было сравнить с «Джокондой», украшающей стену грязной пивной. Тем более что местные строители напоминали шайку разбойников на привале.
– Ты, Петя, что-то слишком сложен, – буркнул Толян, привычным движением сворачивая пробку. – Мы люди простые, и нам такое не выговорить. Давай короче как-нибудь.
– Можно просто Пётр.
– Не годится. Петя у нас уже имеется. Надо как-то иначе тебя назвать, чтобы не путаться. У тебя кличка есть?
– Я же вам не собака, – возмутился бородач. – Какие могут быть клички у взрослых интеллигентных людей среднего возраста?
– За кличку обиделся? Ладно… Прозвище тогда. Вот тебя в молодости звали как-то иначе, если не по имени?
– Звали. Помню, в институте я сам выбрал себе литературный псевдоним – Стэплтон. Когда писал для местной газеты… Минутку, вы мне так много не наливайте! Я не сторонник горячительных напитков, но выпью, чтобы сгладить углы, растопить лёд… так сказать – пчела в новом улье…
Над столом повисла тишина. Толян с бутылкой в руке некоторое время таращился на мудреца, Стёпа поперхнулся сигаретным дымом, Петька (самый молодой) прекратил гладить кота, а Михалыч несколько раз шумно вздохнул. Все были поражены.
– Какие там ещё ульи и лёд? – недоумевающе спросил Степан.
Толян плеснул немного водки в один из стаканов, протянул его бородачу и предложил:
– Давай выпьем, что ль, и потом обсудим это всё. А то по трезвой что-то не катит. Да и спирт быстро испаряется.
Выпили. Степан порывался снова что-то спросить, но Толян властным жестом лидера остановил его и начал сам:
– Я не сильно-то вникал, что ты там про пчёл да углы втирал, да и не люблю пчёл совсем. С детства. Покусали как-то. Так что эту тему мы пропустим. А вот этот самый – Слиптон – это что за слово такое?
– Не Слиптон, а Стэплтон! Был такой персонаж у Конан Дойля в цикле его повестей о похождениях великого сыщика. Хозяин собаки Баскервилей…
– Что ж это за собака такая? Я про такую породу и не слыхал. У меня вот жена завела таксу, – поразился Михалыч.
– Собака Баскервилей – это не порода. Это некий собирательный и легендарный образ, олицетворяющий весь вековой ужас, а также страх перед ночным и неизвестным, – пустился в объяснения бородач. – Можно сказать, что появление такой собаки разбудило заснувшее общество, заставило тронуться глубинные процессы в затерянном краю и напомнило людям об их бренности. Несмотря на несомненные отрицательные стороны и, сказал бы более – трагедию, ужас, боль. Меня привлекает этот Стэплтон живостью ума, решительностью в сочетании с…
– Хватит! – прервал его Толян. – У меня аж голова закружилась… Короче – будешь Стаптон, раз нравится. Такого у нас нет и точно больше не будет никогда.
– Стэплтон.
– Я так и говорю. Вековой ужас и всё такое, – подытожил Толян. – Давайте лучше снова выпьем.
Выпили. Степан тут же заявил, поглядывая на нового знакомого:
– Ты, мужик, явно переучился где-то. Учился-учился и перечитал свою норму. Ума палата без добра! То ульи у тебя, то собака, то ночное… Ты попроще с нами. Мы – строители! Нам не на трибуне стоять. Сказали копать – копаем… А может, и нет. Но не мудрим лишнего.
– Где-то я про ту собаку уже слышал, – вспоминал Петюня, – или кино смотрел.
– Есть такой фильм, – кивнул Стэплтон. – Несколько посредственная постановка, на мой взгляд, но выигрывает неплохой игрой актёров.
