Славий спускался по шатким деревянным ступенькам, и те надрывно
скрипели от каждого его шага. Впрочем, видит бог, кое-чьи нервы
были расшатаны за последнее время куда больше этих ступенек. И,
кажется, подмечать это начинали все, не только близкие друзья,
хорошо его знавшие. А вот это было уже совсем нехорошо. Того и
гляди, за спиной начнутся шепотки, посмеивания и разговорчики о
смене лидера.
Наконец, он миновал спуск и, пригнув голову, прошел в узкий
сырой коридор:
— Генерал! — молодой парень-караульный в светло-зеленой форме
вытянулся по струнке.
Не зря его приставили сюда нести караул — нелишняя
предосторожность, даже если учесть катастрофическую нехватку
людского ресурса.
— Как вел себя заключенный?
Высокая тощая женщина, неотступно следовавшая за генералом, при
упоминании узника вздрогнула и нетерпеливо посмотрела на
караульного.
— Ни звука..., — юноша беспокойно оглянулся на дверь и понизил
голос. – Так тихо, что даже подозрительно. Крысы и те перестали
скрестись, с тех пор как он здесь...
Славий нахмурился и подал знак караульному открыть камеру. Замки
один за другим зловеще щелкали. Когда же дверь под мерзкий скрип
ржавых петель отворилась, генерала и его спутников обдало
сладковатым душком тухлого мяса.
Камера представляла собой каменный мешок без окон с единственным
вентиляционным отверстием под потолком. Откуда же тогда у ног
узника взялись дохлые крысы со свернутыми шеями? Женщина позади
генерала ахнула, но быстро взяла себя в руки.
Она стремительно, словно чувствуя, что сила духа вот-вот может
ей изменить, прошла внутрь и встала перед заключенным.
— Ты знаешь, кто я?! — тон разговора она сразу взяла погромче и
повыше – как будто не понимая, что это только выдает ее
волнение.
Узник поднял лицо. На глазах его была тугая повязка. Он тряхнул
головой, чтобы откинуть спутанные волосы. Шея его неловко
дернулась, и он снова опустил лицо вниз, сверкнув широким
металлическим ошейником с прикованной к нему цепью.
В тусклом освещении камеры блеснули и браслеты оков на руках и
ногах заключенного, и хотя это было видно всем, они все равно
чувствовали себя в опасности.
Славий оглядел пленника, пытаясь уловить в нем черты
девятнадцатилетнего парня — еще ребенка, по сути — того, кем бы
мальчик мог быть, если б не попал в дурные руки. Теперь же на
узнике был помятая красная рубашка и запыленные черные костюмные
брюки. Униформа инспекторов канцелярии не отличалась
оригинальностью. Вот только мальчик этот не был обычным
инспектором: он был учеником верховного канцлера. Это было
последнее, что передал ему его человек в Канцелярии, прежде чем он
утратил с ним связь.
— Ты знаешь, кто я? — нетерпеливо повторила свой вопрос
женщина.
— Как я могу знать? — заговорил парень медленным и насмешливым
голосом. — Хотя сразу же узнаю и поприветствую вас, как полагается,
как только снимут повязку с глаз.
— Не смей врать мне! Таким тварям, как ты, не нужны глаза, чтобы
видеть!
Генерал поспешил подойти к своей спутнице, понимая, что она
находится на грани срыва. Однако пленника это порядком позабавило.
Он заливисто рассмеялся, запрокинув голову и позвякивая
оковами.
— Я польщен! Ну надо же! Я знал, что о нас ходят разные слухи в
среде несогласных, но чтобы настолько… хотя… — бледные губы узника
сложились в подобие улыбки. — Я узнаю ваш голос. Мы встречались…
вот только где?
— Не прикидывайся! Ты забрал моего ребенка! Мою маленькую
девочку со светлыми косичками и голубыми ленточками в волосах?! —
голос женщины взлетел до крика, — Что ты с ней сделал?
— Я? Забрал? — казалось, парень искренне удивился. — Как
странно. Я, конечно, не привык перечить женщинам, но вы
уверены?
Несчастная мать, позабыв о какой-либо необходимой сдержанности,
обрушила на притворщика град проклятий вперемешку с потоками
горестных рыданий. Заключенный продолжал сидеть не шелохнувшись,
нисколько не тронутый этим неистовством. Генерал уже было хотел
подать знак ожидавшему караульному, чтобы тот вывел женщину, но
пленный заговорил.
