Перед часом быка
Караваны ворон потянулись в леса голубые,
Чёрным дымом всосавшись в холмистую влажную грудь.
Очень хочется губы в подземный пожар обмакнуть,
Чтобы мёртвой воды отошла ядовитая горечь.
В самоварную сказку стекаются тучи рябые
И под снег уходящая с богом смиренная грязь.
Всё стекается в даль, не оглядываясь и не борясь.
Перед часом быка простирается вечная полночь…
***
Багровый эллипс истошно тонет в молочной пене
Над коркой леса и волосами сухой травы.
Росток распада увековечен и постепенен,
Сантиметровой дорожной пылью сияют рвы.
Где меж клыками гнилой и ржавой железной клетки
Деревья вшиты в дорожный сумрак конца времён,
Безумно-белый лохматый ангел ломает ветки
И, захлебнувшись дремучим страхом, несётся вон…
Марсельеза
Железо и сырость, и пот, и совиные марши
Сквозь марлю проходят осадками тлеющей сажи.
Порублены дни на дрова. И ржавеющей баржи
Кускам не придумать, куда же сошли экипажи.
Вдыхая пары тишины и сосновые смолы,
Старик собирает звенящую кожу для крыши,
А в талом сугробе копается заяц весёлый,
Поёт Марсельезу, но это никто не услышит…
Инферно
Вечность, вскормленную грудью снегиря,
В полевом всемирном рейхо-эмирате
Продуктивно прожирают лагеря.
Миллионы адов зреют умирать,
В крематории морфироваться в гладь.
Рановато… Рановато восставать.
Бьётся совесть, серым отзвуком монет
Содрогая внутрикнижный Назарет.
Очевидно, тот, кто был, того и нет.
Не отвалит ангел камень на заре,
Вещих связей не отпустят небеса.
Рановато… Рановато воскресать.
На бутоне серебристая роса
Обнимает паутиновую нить,
Спит, как драка из-за хлеба, дивный сад.
Бледным завязям и гнить – не перегнить.
Червяка ещё накормит благодать.
Рановато… Рановато расцветать.
***
В дымных пещерах ртов
Железом зримых причин
Жмутся ряды крестов.
Друже дрянных дружин.
Круче больших кручин.
Задвинуто на засов
В тряпках гниющих рощ
Вечное колесо,
Страшная сила-мощь,
Спаянная с лицом –
Спьяну и не поймёшь –
То ли святым отцом,
То ли ядрёной вошью.
Отмечен святой печатью
Матричный прототип
Загробного счастья
И долгожданный тиф.
Тест Роршаха здесь – пшик,
В небе звенят огоньки –
Мириады утопших
Медленной царской реки,
Скомканной русской тоски…
В дымных пещерах ртов,
Окопах свинцовых дней,
Плотных рядах крестов,
Жёлтых глазах нулей –
Поросшая снегом Дао, седая,
Стоптавшая Октября лик,
Россия, которую мы потеряли.
Россия, которую мы обретаем.
Банальные осенние истины
Героев предельно мало.
Ахиллов предельно много –
Всех нас окунали в реку,
В ладонях зажав затылки.
Ржавеют ножи и вилки
Лилово-гнилого века,
Изрезав чёрную ногу
Системы чёрного нала.
Могильник жилых районов,
Как вязкая стужа Стикса –
Хоронит живых под груды
Банальных осенних истин.
И словно в дрожащей кисти
Играют слова Иуды,
В спектакле псевдоремикса
Играет жизнь миллионов.
На тень оглянуться стало
Не страшно, а лишь убого.
И есть что поднять на знамя –
Травматы, ножи, бутылки.
В ладонях зажав затылки,
Всех нас окунали в пламя –
Ахиллов предельно много…
Героев предельно мало.
***
В бутылках из-под кефира
Застыла кровь голубая,
Которой расписаны стены
Под рай и вечернее небо.
Художника нет. И был ли он?
И кисти уже отсохли.
Ржавеет бритва Оккама
В сырой паутине фантазий.
В сырой паутине подвала
Скрипит заводная утка
И прячет в яйце иголку
Самой непроглядной смерти.
Молочные зубы кукол
Растут, выпадают на пол,
И кафель трещит, как харя
Прожорливых тысячелетий.
В бутылках из-под кефира
Нетленный собачий холод,
Которым расписаны стены
В здоровую атмосферу.
Здоровая атмосфера…
И всё фиолетово в этом
Прекрасном и яростном мире,
И вспыхивают гематомы
На пухлом лице событий.
***
Пыль над гниющим полем
В тающем сне весеннем
Бьётся, развесив космы
Смятого органона,
И окрылённый голем
Молится во спасенье
Кукле душевной оспы
Мёртвого фараона.
