Не могу поверить: я – в Нью-Йорке! Боже, три года прошло с тех пор как я уехала из родного мне города! Наверное, много всего изменилось…
Вот уже два дня как я вернулась из длительной командировки. Редакция популярного модного журнала «La Moda» предоставила мне достаточно хорошую квартиру, и теперь я не буду сидеть на шее у стариков: смогу свободно пожить от них. Да, пожить. Если получится. Если в первую же неделю моего приезда не разразится гром.
Повсюду в квартире расставлены, разбросаны, расшвыряны коробки с вещами и различными принадлежностями. Назвать это творческим беспорядком у меня не хватило бы храбрости, так, небольшой Армагеддон. Да, поэтому я начала разгребать вещи, чтобы злиться на то, что убрала их в неположенное место, а не из-за того, что они мешаются у меня под ногами. Кучи журналов, привезенных с собой с целью тщательного изучения и написания традиционной статьи с обзором модных тенденций за прошедший год. Куча обуви, которую я никогда не надену на улицах Нью-Йорка. Куча брендовых шарфов и пиджаков, глядя на которые, я схожу с ума. Кучи коробок вокруг меня, заслоняющих от внешнего мира.
Я была рада посвятить очередной день тщательному разбору и перебору своего хозяйства, однако телефонный звонок не знал, что я была совершенно не в настроении разговаривать с кем бы то ни было. В моей руке держалась дорогая фарфоровая ваза, которую мне еще бабушка подарила на моё пятнадцатилетие, в тот момент, когда я тянулась за телефоном, едва не раздавив ценные альбомы Синатры.
– Buon giorno? – спросила я…на итальянском.
– Мисс Милтон? – услышала я приятный мужской голос.
– Да, но можете обращаться ко мне по имени, – выпрямившись, всё еще прижимала к себе вазу.
– Это Паркинс. Пит Паркинс, фотограф, – в его голосе звучало удивление. – У нас назначена встреча с клиентом…
Я подняла глаза на стену, где висели круглые бело-зеленые часы, показывавшие полдень.
– Ох, черт… Совсем забыла! Где ты сейчас?
– Ну, я точно не знаю… я около кафе в парке, тут еще везде утки…
– Центральное кафе! Я скоро буду.
Бросив трубку на диван, подскочила, едва не разбив дорогую мне вещь. Выпрыгивая из-за заставленных коробок, нацепила шарф последнего писка моды, пробежала пару раз по волосам расческой, схватила сумочку и одинокий телефон. Ругая себя за легкомысленность и нерасторопность, выскочила из квартиры, оставив после себя погром, и, поймав такси, поспешила в кафе. Всю дорогу я думала о том, извинит ли меня Пит и не будет ли ругаться клиент, но, когда машина остановилась, я сразу расслабилась, что едва не забыла заплатить за проезд.
Последний раз я была в Центральном кафе три года назад, когда гуляла и мысленно прощалась с городом перед отъездом. Грусть, появившаяся так внезапно, напомнила мне об этом, как только я увидела серые тонкие ноги фонарей. В тот день они так ярко светили, что слепили и даже выедали мне глаза. Я прошла между деревьями, растущими вдоль тротуара и шелестящими от каждого порыва ветра. Вскоре показались столики, покрытые бежевыми скатертями. За ними сидели люди, смеющиеся, болтающие, откровенничающие. Главное здание с голубыми автоматическими дверями, сверкающее своей стеклянной крышей, напомнило мне о какой-то давней печали, связанной с этим местом.
– Пит? – я увидела юношу, стоящего на мостике и испуганно оглядывающегося в разные стороны. – Можно я спишу все на жуткие пробки?
Как говорится, люди любят строить иллюзии, упиваться ими и ни на что не обращать внимания.
– Все нормально. У нас еще есть время до интервью. Хочешь, можем посидеть.
