Мне всегда казалось нормальным, что родные и близкие навещают пациента, приносят ему гостинцы, радуют новостями с «того света», сидят у его постели и держат за руку, молча глядя в глаза. Это несколько умиляет, но сердце от этого не ёкает. Что удивительного в том, что твоя семья пришла к тебе в гости в больницу, узнать, как дела, идешь ли на поправку, хочешь ли ты чего-нибудь, чего так не любил на «том свете», а здесь внезапно захотелось? Пожалуй, ничего. Это абсолютно нормально, как и то, что твой лечащий врач делает утреннюю поверку ровно в восемь утра.
Да, больницы, различные госпиталя, стационары, клиники имеют свою собственную атмосферу, которая не похожа на «тот свет». Там мы просто делаем, что хотим: едим, что попадется под руку, спим, где упадем, смотримся в зеркало, запачканное зубной пастой, принимаем душ, где проснемся, учимся, куда нас отвезет папа или мама, работаем, где предписала наша специальность, по вечерам занимаемся сексом с теми, кто будет не против или слаб, чтобы сопротивляться. Кажется, эти два мира идут параллельно друг другу, но это не так. В обычной жизни – хаос, в жизни больницы – порядок, чтимый не только персоналом, но и всеми, кто даже просто зашел записаться на прием. Они дополняют друг друга. Сказать честно, и параллельные линии пересекаются. И ничего так не удивляет до тех пор, пока две полосы не встретятся.
Как много лет прошло с тех пор, когда я впервые вошел в «больничный мир»? Как долго я уже считаюсь неотъемлемой его частью? Сложно подсчитать. Но можно вспомнить.
В двенадцать лет я сломал ногу: меня сбила машина. Мне пришлось провести около двух месяцев в больнице и еще месяц дома, продолжая сохранять законы «больничного мира». Естественно, переступив черту, разделяющую эти два мира, я не следовал правилам больницы. А зачем, как тогда мне казалось, если тут нет никаких врачей, медсестер, акушерок, хирургов, окулистов и тому подобных медиков? Приходящий раз в неделю доктор многозначительно кивал головой, прописывал новое лекарство и обещал скоро освободить от назойливых посещений. Потому соблюдать «больничный режим» мне казалось глупым.
Попав в больницу, я не удивлялся её странностям: меня сразу унесло волной под названием Больница, и я стих. Потому вернувшись домой, я не сходил с ума от того, что у меня было много энергии и мне некуда её девать. Больница забирала эту энергию и не отдавала.
Закончив школу, я не вспоминал, как провел более тысячи суток в четырех бело-голубых стенах. Поступил в медицинский на невролога, после университета, как то часто бывает, пошел в интернатуру к знакомому врачу. Меня нисколько не смущали странные законы королевства Больница, я словно был рожден для них, как мне казалось. Через полторы недели моей практики врач обозлился на меня и послал в морг. На самом деле, посылая, он шутил, но шуток я не понимал с детства и действительно отправился в морг, где поговорил с медицинским работником, который на мои объяснения указал на черную дверь. Так для меня открылась загробная жизнь королевства. Но меня не огорчало, что приходилось днями и ночами сидеть за холодненьким столиком и записывать информацию об умерших. И никогда мне не выпадало встретиться с «живыми мертвецами».
Когда обо мне вспомнили в нейрохирургии, я заканчивал свой третий месяц практики в морге. Знакомый долго смеялся над моей бестолковостью, но, помня законы Больницы, он сделал вид, что не просто проучил меня, но и дал мне опыт общения с пациентами. Говорил, что живые ровно как мертвые, только дышат и говорят. Шутка это была или правда, я не знаю до сих пор.
В 24 года я полноправно мог считать себя медицинским братом. Но тут я задержался не долго, потому что доктора видели, как толпы санитарок и медсестер ходят за мной хвостом и не выполняют надлежащей работы. Просиживая штаны в приемных, обучился на глаз определять, к какой области медицины относится болезнь сидящего напротив. Через еще некоторое время моего знакомого сместили, и я, как тот, за кого он поручился, оказался не у дел. Искал новую работу.
