«Откуда я и куда иду».
Евангелие от Иоанна
«Все, что образует сгусток формы
прежде было призраком».
Густав Майринк
Вчера утром меня укусила дикая птица,
а вечером умер мой отец.
И вот мы с Наташей стоим у бордового
гроба и глядим на застывшее восковое лицо. Я смущенно прячу
забинтованную руку. И гляжу на немногочисленные равнодушные лица
вокруг.
Друзей у отца никогда не было, а мать
ушла в мир иной два года назад. На похороны еле собралось человек
восемь, да и те беззастенчиво поглядывали на часы, явно поджидая
окончания церемонии и поминального обеда.
И вот видавший виды автобусик
привозит нас на место.
В серо - желтом кафе за накрытым
столом кто-то из рабочих пытался произнести речь о почившем Шарове
Романе Геннадьевиче, но речь получилась скомканной, ибо сказав пару
предложений, оратор смущенно махнул рукой, опрокинул рюмку и
сконфужено сел, промокая брюки салфеткой.
Наташа смотрела на присутствующих
влажными глазами – ей до боли было жалко отца. Я крепился и глядел
в окно, как двое в оранжевых куртках разворачивали агитационный
плакат.
Летели быстрые птицы, ветер колебал
остроконечные листья, и мне казалось, что все окружающее живет
своей, отдельной от нас жизнью.
- Ни в коем случае, - ответил я
Наташе, на предложение остаться сегодня у меня. Я очень хотел
побыть один. Бродяга – ветер звал меня за собой, а лесные дали
обещали забвение. Проводив Наташу и, поглядев напоследок, как ее
крупное, и даже полноватое тело, медленно заходит в троллейбус, я
сразу остановил такси.
- За город, – коротко бросил я, и
сквозь стекло автомобиля мне было видно Наташино лицо в окне, и ее
прощальный жест, но, в отличие от нее, я не сентиментален, и потому
никак не отреагировал.
Водитель был крайне удивлен, когда я
попросил его остановиться у самой глухой части соснового бора, а
затем поспешно углубился в его пахнущие хвоей зеленые дебри.
Я лежал на песке, недалеко от синего
озера, глядел в аквамариновые небеса с кудрявыми барашками облачков
и думал.
Отец был странным человеком, не
имевший даже родственников и плохо помнивший о своем прошлом. Он
уверял, что у него амнезия, что родных он потерял очень давно,
поэтому я почти не знал кто такие дедушки и бабушки. С матерью он
обращался тепло и кратко, а она мало рассказывала о былых временах.
И, вообще, они с отцом всегда жили в разных комнатах, и за всю
жизнь лишь мы редко выходили на совместные прогулки, помню как-то
были в парке, однажды сходили в кинотеатр, да еще раз в гости к
маминой подруге.
Мать относилась к нему, как к
странному человеку и потихоньку чахла, а отец честно трудился,
воспитывал меня, как следует хорошему родителю.
Мы с отцом часто проводили время
вместе. Он много рассказывал о своем удивительном увлечении -
коллекционировании книг о привидениях, различных фантомах. Он читал
на нескольких языках, на которые ему почему-то память не изменяла,
ему привозили книги из зарубежных командировок какие-то знакомые, у
него было множество ценных дореволюционных изданий. И уезжая со
мною на рыбную ловлю, к которой он тоже имел пристрастие, он
прихватывал с собою какую-то из своих книжонок, и таким образом,
где – нибудь на речном берегу, я узнавал всякие жуткие рассказы, и
научился ничего не боятся. Книги Эдгара
По и Мэри Шелли,
Уолпола и
Метьюрина,
Гофмана и
Шамиссо,
Стокера и
Стивенсона знакомы мне были с раннего
детства и впитывались в мои кости.
Когда я подрос я очень хотел
разгадать тайну отца, почему он немного не такой, как все, но
всегда останавливался перед плотно закрытым таинственным сейфом его
души.
Я помнил, как рыдал отец надрывно на
похоронах матери, и именно тогда осознал, какой тихой, незаметной
любовью любил он ее все эти годы. Утрата жены сделала его более
угрюмым. Он перечитывал
