В обеденный перерыв я мирно дожёвывал
свою котлету в редакционной столовой, как вдруг передо мной возник,
как чёртик из табакерки, главный редактор Антон Петрович. Едва
удерживая в дрожащей от возбуждения руке стакан с компотом, он
вперил в меня взор, многократно усиленный толстыми стёклами
очков.
— Ах ты ж, ёлки-палки! — отряхивая
брючину от капелек расплескавшегося компота, главред с укором
глядел на меня. — Вот ты и попался, Егоркин! Я ж тебя везде
обыскался! Чего ты тут делаешь?
Вопрос, конечно, был странный, я сухо
сглотнул и покосился по сторонам. Казалось, все коллеги в кафе уже
наблюдали за этим действом.
С презрительным взглядом окинув мою
котлету, главред продолжал уже без запинки:
— Заглатывай это быстрее, Егоркин! И
немедленно дуй в посёлок Лужки!
— В какие Лужки? — не испытывал я ни
малейшего желания срочно что-то заглатывать. — И зачем туда
дуть?
— Завтра в девять ноль-ноль там
состоится открытие Дома престарелых! Приедет сам губернатор, а
также депутаты! Фотографируешь, берёшь интервью, и чтобы к обеду
репортаж лежал у меня на столе!
— Так метель же…, – указал я вилкой
на снегопад за окном.
— Всё, Егоркин, задание получил —
действуй! – несмотря на грузность, он ловко прошмыгнул мимо
столиков с обомлевшими посетителями, на ходу потягивая компот из
стакана, и помчался к выходу.
Я поморгал ему вслед с понимающим
видом.
— Ну что, старик, будешь теперь на
первой полосе? — раздался едкий смешок со стороны соседнего
столика. Я обернулся и увидел ухмыляющихся коллег. Одна репортёрша
даже показала мне язык и засмеялась громче всех.
Прекрасно зная эту компашку
папенькиных и маменькиных журналистов в кавычках, которые толком
писать не умеют, но передовицы и вся слава достаются только им, я
утешился тем, что настоящего репортёра ноги кормят, хотя зачастую —
с риском для жизни! Поэтому командировка в какие-то Лужки, да ещё в
такую метель, — именно то приключение, которого я ждал, недавно
устроившись на работу в газету!
Через несколько часов я уже лежал на
верхней полке в купе вагона, собираясь немного вздремнуть, но мне
мешали голоса сидевших внизу мужчин.
Их было трое, все говорили
полушёпотом, однако я навострил уши и расслышал слова «нож»,
«убийство», «расправа», «красный дракон».
Освещение в вагоне было тусклое.
Немного перевесившись с полки, я смог рассмотреть двоих из них,
имевших азиатскую внешность. Неоднократные упоминания ими Пекина в
сочетании с вышеприведёнными словами наводили на мысль, что это не
просто китайцы, а бандиты, у которых в чести символ дракона.
Поскольку они с почтительным сюсюканьем обращались к третьему,
сидевшему как раз подо мной, называя его то «сиеньшин», то
«господин Виктор Фёдорович», я сделал вывод, что этот третий
попутчик был явным авторитетом для них.
В такой ситуации ничего не
оставалось, как притвориться спящим, не слышавшим ни про нож, ни
про убийство, ни про красного дракона, и я принялся искусно
похрапывать и присвистывать на все лады.
Кончилось тем, что этот Фёдорович
привстал и ткнул меня рукой в бок, чтобы я умолк.
Как мне казалось, поезд слишком
медленно полз среди метели, и если бы взглянуть на него сверху, то
он напомнил бы муху, увязшую в молочном киселе.
—Готовимся к выходу, пассажиры!
Прибываем в Лужки! — наконец-то раздался зычный возглас проводницы,
звякавшей в коридоре пустыми стаканами.
Спрыгнув с полки, я с опаской
протиснулся мимо попутчиков и помчался к выходу. Но едва оказался в
тамбуре, как этот Фёдорович неслышно возник за моей спиной. Хорошо
хоть, что без китайцев.
Когда в открытую дверь ворвались
сонмы снежинок, я первым ринулся на перрон, но и он не отставал,
нахлобучив шапку по самые брови.
