1
Весна 1945 года, Германия, концентрационный лагерь…
Что для русского хорошо, то для немца смерть – издавна твердили на Руси. При нынешних событиях это выражение воспринимается особо парадоксально. По просёлочной колее, иногда доходящей до колена, болтая пассажиров из стороны в сторону, уверенно шла колонна грузовиков из десяти «трёхтонок».
Нет, не из-за отсутствия дорог, они были, и по-немецки хорошо ухожены, ехали советские солдаты в небольших деревянных кузовках, – эта просёлочная дорога срезала путь от вокзала до места назначения минимум на тридцать километров. Советский народ был нетребователен к условиям – действовали по принципу – чем короче, тем быстрее. Сложности мы любим, даже часто сами себе их создаём. Причины этого непонятны всему миру, но сейчас момент истины, и народ этот многострадальный щёлкает проблемы, что орешки белка. Вот один из таких примеров. Идёт колонна полу -деревянных автомобилей, медленно, но уверенно, а по встречной менее разбитой колее стоят, по уши завязшие в грязи, без надежды на дальнейшее возобновление движения, «союзнички», гражданские немцы из движения Сопротивления, отставшие от своих. Много удивлённых глаз смотрят, как вытянувшийся автопоезд рычит, но едет.
Снега, как такового, уже нет, но в воздухе ещё ощущается его присутствие. Весенний холодок пытается напомнить об уходящей зиме. Тепло выгнало из укрытий местных квартирующихся круглогодично птиц. Невыносимо слышать безостановочное карканье ворон и грачей. Оно заглушало пение соловьёв, пытавшихся всё же обрадовать человеческое ухо, предвещая приближение не только долгожданной весны, но и не менее ожидаемых изменений в военной обстановке на покрытой горем земле.
Обманчивое это тепло. Вроде бы застегнёшь шинель, – жарко, а расстегнёшь – моментально дрожь пробирается к телу. Деревья те же, что и на родине, в основном, но хвойных маловато, вот и картина не совсем родная, всё голо в эту пору.
В кузовах молча, периодически дымя самокрутками и трофейными папиросами, следовала с фронта до концлагеря боевая штурмовая рота пехотинцев под командованием майора Вениамина Викторовича Колесникова, потомственного казака из Ростова -на -Дону, за 180 сантиметров роста и богатырского телосложения. Его насыщенно чёрный чуб свисал под фуражкой над глубокими карими глазами, твёрдо и внимательно глядевшими на всех из-под тонких чёрных бровей. Не менее тёмные усы, подкрученные с концов над верхней губой придавали этому зрелому красавцу благородный вид. Многие женские сердца были разбиты. Даже сейчас, несмотря на сорокалетний возраст, он становился только изящнее. Прямой, но не совсем тонкий нос напрягся в ощущении чего-то тревожного в этой непонятной передислокации. Командование направило по этому маршруту с приказом прибыть в концлагерь, принять у танкистов объект до прибытия комендатуры, чекистов и особистов.
Советская Армия шла на Берлин. Он так мечтал ворваться в логово врага, разбить фашистскую гадину в её спальне, воздать за народ свой, за горе ему причинённое этими фанатиками, возомнивших себя богами. Но приказ есть приказ. Впереди показались чёрные трубы, из которых шлейф дымка уходил высоко в не совсем ещё ясное небо.
– Вень, командир, ты, это, не горюй! Война всё равно заканчивается, дай и молодым побить немчуру, – успокаивал его дядя Вася. Худощавый с мясистым носом, он сплёвывал с губы, в окно через левое плечо остатки самокрутки, подруливал бьющийся руль от колёс, едущих как по рельсам в колее с жидкой грязью.
– Смотри, откуда-то здесь «союзнички», нет бы прямиком в концлагерь, спасать народ. Ведь там и ихние, говорят, имеются! Недовольный его голос не прекращал подливать огонь в печку недовольства, разогретую в душе Вениамина, который правой рукой пытался держаться за ручку, приделанную дядей Васей к потолку, а другой – придерживал портупею. Скачка на ухабах не совсем способствовала полному пониманию происходящего. Он махал головой, поддакивая высказываниям дяди Васи, хотя сам, вряд ли вообще его слушал. Но дяде Васе что? Лишь бы его не перебивали.
