Мой лучший друг и жена, Ребекка, заслуживает больше благодарностей, чем я могу выразить. Она позволяет мне писать, вдохновляет писать, поощряет писать и периодически даже выпихивает меня из постели ночью и заставляет работать, чтобы я смог уложиться в сроки! Я бесконечно благодарен за ее любовь и поддержку. Мои пятеро детей тоже заслуживают аплодисментов. Их смех вызывает у меня постоянную улыбку. Спасибо также моим родителям, дедушкам и бабушкам, братьям и сестрам за их ценную информацию и слова ободрения. Жители Централ-стрит и Ашет знают, кто они такие, и я надеюсь, что они понимают, как я ценю все, что они делают. Если нет, разрешите мне объяснить это: я ценю вас ОЧЕНЬ! Это заявление вдвойне верно по отношению к моему редактору, Кристине Бойз, чьи терпение и талант никогда не перестают меня впечатлять. Большое спасибо Джойсу Харту – экстраординарному агенту – за помощь, которую он оказал мне, чтобы я нашел свою нишу. И, наконец, мои благодарности читателям. Ваши комментарии, вопросы и обратная связь делают мои усилия оправданными.
Я здравомыслящий человек… Я так думаю. Именно поэтому я чувствую себя ужасно из-за того, что пришел к ней домой и кричу изо всех сил как сумасшедший в бреду. Я даже не был в состоянии опьянения, если не считать, конечно, что можно быть пьяным от ярости. При этом, хочу заметить, моя невоздержанность была далеко за пределами допустимого.
– Ты разрушила нашу семью! – кричал я. – Ты и твои дурацкие большие пальцы, и твой дурацкий телефон! – Хорошо, может быть, последняя фраза звучит немного бредово, но в контексте происходящего, я клянусь, она имела смысл.
– Мистер Брайт, прежде чем я позвоню в полицию, я даю вам ровно две секунды, чтобы вы успели убраться отсюда! Она уже извинилась. Больше не о чем говорить!
Это была ее мать. Она кричала пронзительным голосом, как дикая кошка, защищающая раненого котенка. Но я пришел не для того, чтобы разговаривать с ней, я пришел поговорить с ее дочерью – студенткой колледжа двадцати с чем-то лет. Меня раздражало, что она все еще жила с родителями, потому что это означало, что у меня не было возможности отчитать ее без их вмешательства. Она стояла на крыльце между мамой и папой, всего на несколько ступеней выше от того места, где стоял я. Она пыталась сдерживаться, но делала это странно – было похоже, что она до смерти замерзла, хотя стоял теплый летний вечер. Я уверен, что она изображала озноб просто для того, чтобы не потерять голову от страха. Я уже отругал ее один раз, в начале дня. Сейчас был второй раунд и, несмотря на угрозы ее матери, я только начал.
– В самом деле? Зато у меня есть что сказать! Но сначала я хочу показать вам кое-что.
У меня в руках был портфель. Одним резким движением я взмахнул им перед собой, прижал к бедру и со щелчком открыл.
– О, господи, он принес пистолет! – закричала мать. Она и ее муж инстинктивно заслонили дочь, защищая от любой злой выходки, которую я мог совершить в отношении их всех, находясь в состоянии психоза, вызванного яростью.
– О, прекратите, – рявкнул я, удивившись, что они на самом деле думают, что я похож на человека, который способен сделать что-то подобное. Конечно, ни один из них не был знаком со мной, так что, думаю, я не могу винить их.
– Я просто хочу показать вам то, что вы отняли у меня. – Я поднял руку и помахал кулаком, в котором было зажато содержимое портфеля.
– Бумага? – неуверенно спросил папа. Его вопрос прозвучал слишком глупо для человека, который зарабатывает столько, что это позволяет ему жить в таком доме.
