Солнце упрямыми, но уже неяркими к вечеру лучами падало на кирпичную кладку. В глазах рябило. Казалось, все предметы и люди окрасились в мягкий терракотовый цвет. Он, цвет, словно объединил всех и все в один единый механизм. Впрочем, это ему здесь и сейчас у Спасской башни, от усталости и страха, все кажется одной массой. Терракотовой? Ведь государственный цвет, символичный для страны, красный… Да, это так. То ли ноющие колени притупили восприятие реальности, то ли просто глаза устали от монотонного цвета кирпича. Человек сомкнул веки, в голове все кружилось. Он открыл глаза и огляделся: все по-прежнему было одного цвета.
Странно, что для такой варварской задачи сюда, к Спасской, вызвали и назначили именно их – реставраторов. С таким делом, как что-то разрушить и исказить отлично справляется недалекая босота, рвущаяся в передовики. Но нет, позвали их. Впрочем, правильнее будет сказать – отдали приказ. Пальцами белыми и сухими от мозолей, мужчина продолжал начатое. Он сделает то, на что решился. Несмотря на дикие и колкие взгляды надзирателей, которые то и дело виднелись в разных точках главной площади необъятной страны. Он не один это решил. Да и как иначе?! Разве рука сможет крушить и губить икону?.. Сердце билось чаще. Человеческий мотор активнее перекачивал и прогонял по кругу кровь реставратора.
"Хмм, интересно, а что прямо сейчас, в сию секунду делает Мотор нашей страны? Может, и не дано нам его судить. "Не суди, да не судим, будешь", – вспомнил заветные слова человек.
Сейчас реставратору предстояла ответственная часть работы: аккуратно закрыть икону металлической решеткой. За добычу последней был ответственный Ванька. Прекрасно, кстати, помнящий свое родство и бабку набожную. Видимо, оттого его светло-голубые наивные и детские глазенки вспыхнули огнем решительности, когда паренек услышал о плане старых мастеров. И все-таки поручили уничтожить икону именно им, реставраторам…
Решетка плотно и аккуратно встала своими прутьями в приготовленные зазоры. Отлично. Она и будет оберегающим щитом. Солнце садилось все ниже. Приближались сумерки, а сейчас был самый тонкий момент времени между тем, что уже было – днём, и тем, что еще будет – ночью. Особый этот миг. Вблизи скрипнули лестницы, леса чуть покачнулись, и мужчина средних лет поторопил реставратора завершить на сегодня работу. Теперь его руки, испещренные трудом и опытом, дрожали. Но он не сожалел о том, что делает. Страх? Да, конечно, он был. Но нельзя иначе. В конце концов, каждый решает для себя до чего ему дойти, на что согласиться. А реставратор просто и точно знал, что не испортит икону, несмотря на приказ. Не может и не хочет. Она осталась в углублении, скрывшись в только что созданном ловком и незаметном тайнике.
"Как знать, быть может, откроют ее наши потомки в нужный момент. Как часы бьют! Видимо, хорошо их смазали, и заводить не забывают", – подумал напоследок мастер, тщательно закрывая от любого постороннего глаза икону.
Смеркалось. Бой курантов казался еще сильнее. Все сделано. Реставраторы переглянулись и еле заметно с облегчением вздохнули. Тени от ГУМа, от надсмотрщиков в кожаных сюртуках, от моста через реку, стали менее четкими, потекли по воде бесформенными образами, пока не слились в одно темное полотно. Ночь. Несмотря на риск не встретить следующий рассвет, реставраторы не сомневались в своем выборе. Они не просто хорошо сделали свое дело, но и незаметно. То ли от заходящего солнца, то ли от спасаемой иконы им запомнился мягкий свет. Такой, с которым всегда есть надежда.
Реставраторы находят общий язык с Прошлым. Это их прямая задача. Иначе не получится у них работы: либо с Прошлым заодно, либо оно найдет себе другого союзника, коли твоя рожа окажется крива. Сегодня они были частью Прошлого. И от этого где-то очень глубоко в человеческом нутре поселилась уверенность в том, что рассвет будет, и кто-то, так же как они сегодня с Прошлым, сумеет договориться с Будущим.
