Фрэнни и Зуи

Писатель-классик, писатель-загадка, на пике карьеры объявивший об уходе из литературы и поселившийся вдали от мирских соблазнов в глухой американской провинции. Его книги, включая культовый роман «Над пропастью во ржи», стали переломной вехой в истории мировой литературы и сделались настольными для многих поколений бунтарей: от битников и хиппи до представителей современных радикальных молодежных движений. Повести «Фрэнни» и «Зуи» по праву входят в золотой фонд сокровищницы всемирной литературы.

Жанры:	Литература 20 века, Зарубежная классика
Цикл:	Культовая классика
Год публикации:	2018

Еще из серии Культовая классика

Читать онлайн Фрэнни и Зуи

* * *

Чуть ли не в духе Мэтью Сэлинджера[1], возраст один год, когда он навязывает сотрапезнику остывшую лимскую фасолину за обедом, я побуждаю своего редактора, наставника и (да помогут ему небеса) ближайшего друга Уильяма Шона[2], genius domus[3] «Нью-Йоркера», любителя несбыточных ставок, покровителя неплодовитых, защитника безнадежно цветистых, неразумно скромнейшего из прирожденных редакторов-художников, принять эту довольно тощую на вид книжицу.

Фрэнни

Хотя ярко светило солнце, субботнее утро опять требовало пальто – не плаща, как всю неделю, когда надеялись, что на важных выходных, когда играет Йель, погода будет такая же. Из двадцати-с-чем-то молодых людей, ожидавших на вокзале прибытия своих девушек поездом в десять-пятьдесят-две, только шесть-семь стояли на холодной открытой платформе. Остальные толпились простоволосыми дымными кучками в натопленном зале ожидания и беседовали так, что голоса их почти без исключения звучали школярски беспрекословно, точно каждый юноша, едва ему наставал черед вклиниться в беседу, прояснял раз и навсегда некий в высшей степени противоречивый вопрос, в коем весь остальной необразованный мир вызывающе – или же наоборот – барахтался много столетий.

Лейн Кутелл в плаще «Бёрберри»[4], к которому, видимо, была пристегнута теплая подкладка, стоял среди тех шести-семи на открытом перроне. Хотя, скорее, стоял с ними – и не с ними. Уже минут десять, а то и больше он старательно держался подальше от их беседы, спиной опирался на стойку с литературой «Христианской науки»[5], руки без перчаток держал в карманах. Кашемировый шарф свекольного цвета сбился у него на шее и почти не грел. Вдруг – и довольно рассеянно – Лейн извлек правую руку из кармана и стал поправлять шарф, но не успел – передумал, той же рукой достал письмо из внутреннего кармана пиджака. И тут же принялся читать, не вполне закрыв рот.

Письмо было написано – отпечатано – на бледно-голубой почтовой бумаге. Вид у него был потертый, несвежий, словно из конверта его уже не раз извлекали и перечитывали:

Наверно вторник

Дорогой мой Лейн,

даже не представляю сумеешь ты это расшифровать или нет потому что гвалт в общаге какой-то невообразимый и я даже не слышу о чем думаю. Поэтому если я что-то напишу неправильно будь так добр по-доброму не обрати внимания. Кстати я послушалась твоего совета и в последнее время часто обращаюсь к словарю, поэтому если стиль испортился ты виноват. В общем я только что получила твое прекрасное письмо и люблю тебя вдребезги, до безумия и т. д., жду не дождусь выходных. Жалко что не получится поселить меня в Крофт-Хаусе, но мне вообще-то все равно где жить только бы там было тепло и без клопиков и мы виделись бы время от времени, т. е. каждую минутку. Я в последнее время схожу т. е. с ума. Я совершенно обожаю твое письмо, особенно часть про Элиота. Наверно я уже смотрю свысока на всех поэтов кроме Сафо. Я ее читала как безумная, и, пожалуйста, без пошлостей. Семестровую я может даже буду писать по ней если пойду на отличие и заставлю согласиться на такое этого недоумка которого мне назначили руководителем. «Киферея, как быть? Умер – увы! – нежный Адонис! Бейте, девушки, в грудь, платья свои рвите на части!»[6]Изумительно же правда? И она все время так. Ты меня любишь? Ты в своем ужасном письме ни разу не сказал. Я тебя ненавижу когда ты безнадежно весь такой из себя мужчина и неконтакный (так пиш.?). Ну не совсем ненавижу а по складу своему против сильных молчаливых мужчин. Не то чтобы ты сильный но ты меня понял. Тут уже такой гам я даже не слышу о чем думаю. В общем я тебя люблю и хочу отправить тебе это срочной почтой чтобы ты заранее получил если только найду марку в этом дурдоме. Люблю люблю люблю. А ты вообще знаешь что я с тобой за одиннадцать месяцев танцевала всего

Продолжить чтение

Отзывы

Как часто вы ловите себя на мысли, что все вокруг чрезвычайно уныло? И сигареты уже давно не спасают. И понимание, что все бессмысленно настигает вас, накрывая волной. Развитый интеллект никого еще не осчастливил. Постигая одно знание за другим, ты неизбежно столкнешься с этой проблемой. Столкнешься с презрением, с гневом на всех и вся. Окружение покажется тебе смешным. А выход скроется за углом. Ты захочешь отстраниться. Убежать от этого глупого общества. Запретишь себе заниматься любимыми делами. Запретишь себе быть похожей на этих смешных людей. Ударишься в какую-нибудь крайность. Не из-за того, что веришь в это всей душой. Чувствуешь свое призвание в этом. Но потому, что этот же путь избрал твой единственный авторитет. Тот единственный серьезный и знающий человек. Он бы похвалил тебя за смелость отказаться от мирской глупости. Он бы возгордился твоей мудростью. И ведь никто другой ничего не понимает. Нет человека, который смог бы избавить тебя от этого влияния. И ты поддаешься, страдая и мучая других. Ты забываешься в этом, считая свой путь правильным. Ты затыкаешь уши и громко распеваешь песни, когда кто-то родной, близкий пытается образумить тебя. Нет такого аргумента, который бы перечеркнул это. Тебя никто не заставит развернуться. И каково же твое облегчение, когда тебе напоминают его слова. Когда ты понимаешь, что твой авторитет совсем не об этом говорил. Когда тебе разрешено вернуться к своим любимым занятиям. Когда тебе разрешают больше не страдать. Когда твой радикализм умирает. Когда тебе разрешают оставаться простым человеком: хоть и умным, но со слабостями и привязанностями.

Вам будет интересно

Выше стропила, плотники. Симор – введение

Джером Дэвид Сэлинджер

«Лет двадцать тому назад, когда в громадной нашей семье вспыхнула эпидемия свинки, мою младшую сестренку Фрэнни вместе с колясочкой перенесли однажды вечером в комнату, где я жил со старшим братом Симором и где предположительно микробы не водились. Мне было пятнадцать, Симору – семнадцать.Часа в два ночи я проснулся от плача нашей новой жилицы. Минуту я лежал, прислушивался к крику, но соблюдал полный нейтралитет, а потом услыхал – вернее, почувствовал, что рядом на кровати зашевелился Симор. В ...