Год 764 со дня основания Морнийской
империи,
4 день суйриного
онбира месяца Холодных дождей.
Брыгень приготовился заранее —
натянул безрукавную власяницу под атласную тунику, зажал в кулаке
монету с остро заточенной кромкой, завязал на талии пояс с
металлическими шипами вовнутрь — и всё равно проиграл. Стоило тану
Анлетти войти в убогую каморку придорожной гостиницы, где он
остановился на ночлег, как всё пропало…
Магия чужого очарования, не встретив
сопротивления, сладким ядом просочилась прямо в душу.
Очертания комнаты преобразились, и
Брыгень вдруг оказался в родительском доме, где не был почти
тридцать лет, с тех самых пор, как новобранцем ушёл в армию.
Запахло травами, которые матушка сушила, собрав на нитку и подвесив
под потолок, пылью лоскутных половиков, тестом, сидящим в печке, и
смоляным сосновым срубом.
Запахло домом.
Брыгень — сорокапятилетний уже
мужчина, командующий третьей зенифской армией — словно опять
превратился в безбородого мальчишку: раззявил рот и вылупился во
все глаза на мужчину, чьи очертания плыли и дрожали от
навернувшихся слёз, но не узнать которого было невозможно.
Перед ним стоял отец.
Такой знакомый и родной! Ни разу не
постаревший!
В той самой, пропахшей дымом костра и
куревом, телогрейке и высоких сапогах. С залихватски заломанным
беретом набок, хитрым прищуром глаз и лукавой улыбкой в густые с
рыжиной усы.
— Папаня!
Брыгень с криком бросился к мужчине,
обнял его крепко-накрепко и расцеловал в щёки. Встряхнул радостно
за плечи, снова поцеловал и… обжёгся о холодный и изучающий взгляд
своего господина, которому служил верой и правдой последние
двенадцать лет.
— Очухался? — ворчливо спросил тан
Анлетти, сбрасывая его руки со своих плеч.
— П-простите меня, мой тан. — Брыгень
бухнулся на оба колена и повинно опустил голову. — Пока не
поцеловал вас, не полегчало. В-ваша с-сила…
— Выросла. Я знаю.
Тан Анлетти брезгливо осмотрел убогую
каморку, подтянул ногой единственный табурет и уселся на него.
— Что там с мальчишкой? Убит?
Брыгень отрицательно мотнул
головой.
— И вот за этим ты проскакал тысячу
миль? Чтобы сказать мне, что мальчишка — живой?! Сений*, вы
расстраиваете меня…
Обращение по должности отозвалось в
теле жгучей болью, будто кто хлыстом по спине прошелся. Брыгень
лишь крепче стиснул зубы, вытащил из сумки льняную тряпицу и
развернул её перед господином.
На грубой ткани сияли и переливались
оттенками синего крупные топазы.
— Заряженные? — тан Анлетти
ошеломлённо моргнул. — Но откуда?!
— Когда мы плыли из Уйгарда в Джотис,
поднялась буря. Корабль, на котором был молодой император, прошёл
через рифы, точно заговорённый — ни единой течи, ни царапины.
Другим кораблям повезло меньше. Кто палубы лишился, кто паруса. Мой
же корабль вообще пошёл ко дну.
— Ближе к делу. Долго меня рядом ты
не вынесешь.
— Когда после бури корабли собрались
вместе, молодой император стал настаивать на том, чтобы искать
выживших, и сильно повздорил из-за этого с таном Тувалором.
— Хочешь сказать… — Тан Анлетти
подался ближе и взял один из топазов в руку. — Они заряжены его
силой? Все два… хм… Сколько их тут?
— Тридцать один. Тридцать один
камень, заряженный силой — и отчего? Оттого что мальчишка подавил в
себе гнев, рассеяв лишние эмоции в воздух.
— В воздух… — повторил за ним тан
Анлетти и, закрыв левый глаз, стал рассматривать хитросплетение
сияющих голубых нитей, запертых в камне. — А Фариан что? В чём
сплоховал?
— Ни в чём. Его бросок во время танца
на коронации был идеален. Но… кхем… мм…
— Но-о? — протянул тан Анлетти,
переведя на него испытующий взгляд.
— Император успел раньше. Он отбил
летящий меч подносом для еды.
— Он, что, не пил вина?
— Напротив, пил и весьма охотно.
