Пролог. Его Рождественское Чудо
Пять лет назад…
Мерзкая песенка о звенящих бубенцах в исполнении детского хора уже пару недель доносилась из каждого устройства, способного генерировать звуки, и в наступивший канун Рождества грозила свести с ума еще сохранивших здравый рассудок. В массовой истерии предстоящего празднества степень адекватности рассчитывалась в прямой зависимости искренности восторгов от песнопений у любого, уже вступившего в половозрелый возраст. Допущения оставались простительны в силу юного возраста лишь детсадовцам и учениками начальной школы. Всем, кого уже коснулся пубертат, а затем затяжной и наименее счастливый период жизни перед встречей с праотцами, наслаждаться сочетанием мелодичных колокольчиков и глупых стишков приравнивалось к сумасшествию. По крайней мере, в Нордэме это бралось за истину.
В лобовое стекло транслировалась анимированная рождественская открытка: объёмные шапки снега на припаркованных машинах, гирлянды на фасадах домов, немного подтаявший и покосившийся снеговик прямо на тротуаре возле пожарного гидранта. Снующие люди в красных колпаках поверх уже нетрезвых голов немного портили пейзаж и в то же время добавляли нотку реалистичности в зализанную до вычурности и притянутую за уши картинку.
С неба густо сыпало еще с обеда. Жирные хлопья скользили по лобовому и налипали на капот пеной взбитых яичных белков. Высунув руку в открытое окно, он зачерпнул пригоршню, словно крал чей-то праздник – утаскивал прямо из-под носа счастливых и обманутых надуманной сказочностью строго приуроченной к определенной дате по сути обычного вечера. Воздушная, как безе, мякоть хрустнула в ладони и оказалась чересчур холодной. На превращение сказки в быль губы тронула ехидная ухмылка. С чувством необъяснимого удовольствия Адам смотрел, как между пальцев стекала обычная вода – даже не вино, учитывая дату. Сжатый комочек снега быстро съёживался и уменьшался, пока не растаял бесследно. Вот так всегда. В очередной раз чуда не произошло. Едва позволив к себе прикоснуться, оно исчезало, оставляя после себя пустоту и холод.
Выйдя из машины, он тут же ступил в лужу растаявшего снега, размочившего собранный у дороги мусор. Разбухший картон и смятые газетные листы неприятно захлюпали, встретившись с подошвой неприлично дорогих для этого райончика ботинок. Зашагав к крыльцу дома, стены которого еще помнили сухой закон и великую депрессию, Адам снова надеялся на чудо – что они не обрушатся едва он окажется внутри.
На заполненной людьми улице он резко контрастировал внешним видом – слишком респектабельным по меркам старого города. Среди работяг из доков, выпивох местных баров и уличной шпаны заблудший мажор виделся чужеродным элементом. От пера искателей легкой наживы спасал лишь везде и всегда узнаваемый облик. Искать себе проблем и связываться с членом семейства Ларссонов желающих не нашлось. Да и о нраве первенца влиятельной и богатейшей семьи Восточного Побережья тоже молва ходила: гайки Адам закручивал намертво одним ударом с правой. Подтверждая слухи, он ненавязчиво сверкнул стволом за поясом, доставая из кармана пачку сигарет. Все же визит в Северный Нордэм требовал особых условий соблюдения безопасности.
Всевышний услышал мольбы, обращенные от одного, как в городе считалось, приближенных – стены дома крепко стояли, когда Ларссон перешагнул порог. Поднявшись по скрипучим ступеням, Адам смахивал растаявшие капли с руки и спешно обтер ладонь о пальто у нужной двери.
– Минутку, – нервно взвизгнули на его стук.
Адам не осуждал. С учетом увиденных этажом ниже колядок он бы не удивился и выстрелу на поражение. Если в суде грамотно воспроизвести исполнение псалмов парочкой подвыпивших бездомных, голосивших возле парадной, присяжные точно вынесут стрелявшему оправдательный приговор. Не побоявшись услышать, что здесь исповедовали конфессию отличную от той, что сегодня широко праздновала рождения Спасителя, Адам повторил стук.
