От автора
Все описанные события действительно произошли в Москве в 2020-2021 годах. Автор лишь изменил имена некоторых героев и отдельные эпизоды, чтобы никому не навредить и сберечь добрую память об ушедших.
Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт?
Цицерон. Первая речь против Катилины
Пролог
Около восьми утра тучное небо над девятиэтажкой напротив треснуло. Сверкнуло майское солнце, ударило в газон и принялось запекать к завтраку жука на металлическом балконном парапете. Профессор Индриков в сотый раз подключился к шифрованному SPM-чату на телефоне. Как и час назад сообщение до контакта не дошло и удалилось. Дрожащими от волнения и бессонной ночи пальцами он повторил запрос, выставив код экстренной встречи: три эмодзи красного ежа и три белого яблока. Просто немыслимо, что чат пролежал мертвым всю ночь. Без оператора, без протокола. Верх идиотизма, и, конечно, показатель, как к нему относятся в конторе, как его, сука, ценят там. Время, между тем, быстро утекало. Оставаться в квартире становилось все опаснее.
В раздумьях профессор прижал ладонь ко рту, чиркая указательным пальцем по щетке усов, кое-где ещё искривших рыжим волоском. Вытряс очередную сигарету – британская пачка, чей-то завалявшийся подарок – и закурил, глядя на пустой старый двор. Как и вся Москва, Марьина Роща замерла в ковидном ступоре. От табака мутило. Вкус не просто бил натощак, но бил по всем пятнадцати годам тяжелой завязки.
Вспоминался вчерашний вечер, который все разрушил. Темнеющие повороты в глубинах Арбата, вой сирены со стороны кольца. Он вдавливает туфли в клумбы, чтобы налипла глина, чтобы каблук лишний раз не бил по собянинской плитке. Дурак, не подготовился. Он идет медленно, почти крадется, сжимает вспотевшей ладонью ручки портфеля, высматривает впереди спину в серой ветровке. Не верится. Ему еще не верится, что это правда Марат. Здесь. В самом центре столицы. В разгар пандемии. Однако ошибки быть не может. Только что этот неприметный человек в синей кепке, в чёрной антиковидной маске, объявился у дома, где живет отец Марата, где в далекие времена бывал и сам Индриков. Человек пробыл там час с четвертью и вот теперь петляет переулками. Человек, которому въезд в страну закрыт, которого тут ждут немедленный арест, приговор и многолетний срок.
Конечно, Марата нужно было просто разглядеть, удостовериться. Даже без фото, лишь опознать, а там бы уже пробили по камерам. Столько за ним идти было ни к чему. Но Индриков пошёл – сноровка давно не та, да и внешне по физике мало, что поймешь, тем более если не видел человека шесть лет. Индриков выдохнул дым. Удивительно, как легкие помнили привычку. Ни кашля, ни рези в носу. Только легкая дурнота. Он вытер платком лоб и взмокший хохолок между залысинами. Так что же было дальше? Вот он выглядывает из-за угла на безлюдную улицу. Ни звука. Серая ветровка испарилась в одном из двухэтажных усадебных корпусов. Шагов двадцать по тротуару – и никого. Сердце заходится в тахикардии, трясущаяся рука перехватывает портфель, как вдруг над головой что-то шаркает. Прямо над ним на балконе второго этажа стоит человек в серой ветровке. Всего в полутора метрах. Слабый фонарный свет выхватывает голову, скрытую кепкой и высоко натянутой на нос санитарной маской. Несколько секунд они смотрят друг на друга. И в этих обманчиво добрых под черными бровями глазах, на самом деле – пустых и безжизненных – он безошибочно узнает Марата. Как и тот – его. Марат медлит, поднимает большой палец правой руки, прикладывает ноготь к губам, целует. Жест, в известных обществах означающий поминание, прощание с умершим. Еще мгновение, опять шаркает ботинок, дребезжит стеклом балконная дверь. Наступает окончательная тишина.
