– Так, может, все-таки потрудитесь объяснить, как это вышло, господа офицеры?
Последнее слово его сиятельство Николай Ильич Морозов произнес с нажимом и даже с некоторой издевкой, при этом не сводя с меня сурового начальственного взгляда. Будто желал ненавязчиво напомнить, кого я должен благодарить за полученный раньше срока, хоть и не совсем «настоящий» чин прапорщика.
А заодно за награды, за ООО «Конвой», которое принадлежало мне лишь формально, и в первую очередь – за особую милость, оказанную какому-то там не в меру прыткому курсанту. Похоже, в понимании его сиятельства место в гардемаринской роте само по себе было высшим благом.
С этим я бы спорить уж точно не стал – хотя истинные причины таких благодеяний и вызывали немало вопросов.
Стоявший рядом со мной капитан Гагарин украдкой вздохнул. Разнос длился уже чуть ли не четверть часа, однако завершаться явно не собирался. И вместо воздаяния за отлично проделанную работу нас ожидали, похоже, только гром, молнии и то, что в военной среде на любом уровне называют тем самым непечатным словом.
Впрочем, чего-то такого и следовало ожидать. Хотя бы исходя из одной только оперативности, с которой нас обоих вызвали на «ковер». Вручение медалей и орденов обычно случается куда позже, ведь положенным по такому случаю документам предстоит сделать целый круг – а иногда и несколько – по кабинетам руководства. От младших чинов к старшим, потом обратно. А если уж кому-то из особо отличившихся полагается первая степень награды, помимо всего прочего требуется еще и резолюция высших инстанций. И уж там, в Зимнем, Генеральном штабе или в здании министерства на углу Вознесенского и Исаакиевской, бумага может запросто застрять хоть на полгода.
А быстро можно получить только… Да-да, только их самых – в изрядном количестве.
Так что я сообразил, к чему все идет, уже когда меня с лекции по военной топографии сначала выдернули к дежурному офицеру, а потом, даже без захода к Разумовскому, отвезли на машине с черными номерами прямо на Дворцовую площадь через все кордоны.
И, поднимаясь на верхний этаж отведенного Совету бывшего здания штаба Гвардейского корпуса, даже успел подготовиться… Во всяком случае – морально.
А вот для Гагарина разнос, похоже, оказался чуть ли не сюрпризом. Ведь за вычетом одного… кхм, нюанса операция прошла почти безупречно. С минимальными потерями личного состава и запредельной эффективностью, которая позволила взять не только еще одну базу террористов в поместье покойного Распутина, но и организовать путевку в казематы Петропавловской крепости еще примерно дюжине его сподвижников разного калибра. Включая тех, кто носил весьма громкие фамилии и титулы.
И на этот раз у меня уже почти не было опасений, что следствие вдруг свернет не туда или снова застрянет. Столичный Комитет работал без выходных, а Соболева я крепко держал за жабры, и если вдруг у Третьего отделения появятся какие-то неизвестные сыскарям материалы, я узнаю об этом даже быстрее Совета имперской безопасности.
Не самый плохой результат. Да, пусть не блестящий, однако вполне удовлетворительный. А с учетом поспешности и раскладов, в которых нам с Гагариным пришлось работать, – пожалуй, даже выдающийся.
Но у Николая Ильича Морозова на этот счет явно было другое мнение.
– Я вас спрашиваю, Сергей Юрьевич, – как такое вообще могло случиться? – продолжал бушевать он. – Вы, как командующий операцией, несете полную ответственность за произошедшее. Или кто-то здесь готов возразить?
– Никак нет, ваше сиятельство, – вздохнул Гагарин.
– В таком случае потрудитесь объяснить, почему единственного человека, которого вам велели взять живым, доставили в Петербург по частям? С головой, отделенной от туловища? Я читал отчеты лейб-медиков, господа офицеры. – Морозов подался вперед и облокотился на стол. – И там говорится, что срез на шее гладкий, как от бритвы. Иными словами, кто-то сработал чистым атакующим элементом. И при этом сработал с близкого расстояния, отправив на тот свет Одаренного… Вы знаете, какой ранг был у Распутина?
