За окном завывал не по-летнему яростный ветер, хлопала развалившаяся фрамуга. Стемнело, собирался дождь. Вдруг громыхнуло так, что я испуганно поежилась. Мне стало неуютно одной в полутемном кабинете, то и дело мерещились шорохи в коридоре, похожие на крадущиеся шаги. Нервы у меня не выдержали. Я поднялась и заперла дверь изнутри на ключ, вернулась к столу и продолжила писать.
Человек с пистолетом в руке вошел в бронированное помещение обменного пункта валюты, убил охранника и выстрелил в стекло кассы. Молодая кассирша знала, что стекло, отделяющее ее от клиентов, – пуленепробиваемое, но все равно смертельно испугалась. Она покорно собрала деньги из ячеек, перетянула пачку резиночкой, положила в желобок и подвинула разбойнику. Разбойник взял восемнадцать тысяч семьсот шестьдесят долларов США, положил пачку денег во внутренний карман и спокойно вышел на улицу. На полу обменного пункта растекалась лужа крови из раны в груди охранника.
За пуленепробиваемым стеклом билась в истерике кассирша.
Кто-то заскребся в дверь моего кабинета, я вздрогнула и прислушалась. Но там затаились, стало тихо. «Кошмар», – подумала я, в прокуратуре уже никого нет, а входную дверь я не закрывала, ожидая возвращения коллеги Горчакова с происшествия. Придет какой-нибудь маньяк, меня грохнет и украдет компьютер. Шорох возобновился; я затаилась, надеясь, что маньяк, судя по его тихим манерам, не станет взламывать дверь, подумает, что меня нет, и уйдет…
Конечно, это оказался шутник Горчаков, это он так меня пугал, зная, что я страшная трусиха. Я поняла, что это он, когда, не выдержав напряжения, подкралась к двери и попыталась определить, стоит ли за дверью кто-нибудь, а Лешка, услышав, что я подошла, стал завывать, как привидение.
– Вот идиот, – сказала я, впуская его в кабинет.
– А ты испугалась? – довольно допытывался он.
– Испугалась. Что за дурацкие шутки?
– Да ладно. – Он подошел к столу и глянул на монитор. – Уже второй эпизод пишешь?
– Да, хочу в понедельник сдать.
– Счастливая. – Он опустился на стул и вытянул ноги.
Кабинет наполнился смешанными запахами табачного дыма, подвальной сырости и общепита. Наверняка Лешка успел забежать в столовую рядом с местом происшествия и перекусить, и трескал наверняка на кухне, рядом с плитой и котлами, вот и пропах жареной картошкой.
– А ты его по факультету помнишь? – спросил Лешка, кивая на уголовное дело.
– Нет, – я покачала головой, – он же был на курс старше. Я только фамилию его слышала; про него говорили, что он краса и гордость факультета. Учился лучше всех, на КВНах блистал, соблазнял девушек…
– Интересно, а он тебя помнит?
– Да откуда, Лешенька? Я, правда, училась хорошо, но была серой мышкой, из библиотек не вылезала, на мальчиков не смотрела.
– Да, как была дурой, так и осталась, – пробурчал друг, но я не обиделась. Просто Горчаков всегда принимал активное участие в моей личной жизни, от всей души желая мне счастья. Мы уже давно друг на друга не обижаемся.
– Ну чего там, Лешка? – спросила я, наливая ему чай.
За много лет совместной работы мы научились понимать друг друга без слов. Общепит общепитом, а от чая Лешка никогда не откажется. Ночью его разбуди и предложи пожрать – проснется и все съест.
– Чего-чего, – промычал он с набитым ртом. – Как обычно, черепно-мозговая, причем непонятно – то ли дали по башке, то ли от падения с высоты собственного роста.
– Вскрытие покажет, – пожала я плечами.
– Да-а, покажет оно! Когда это оно что-нибудь показывало!
– Ну, это ты со зла. А личность-то установили?
– Да где уж нам уж! Это ты все в высших сферах вращаешься, а я специалист по бомжам…
Я подошла к Лешке и погладила его по голове:
– Бомжи разные бывают…
